Впрочем, там, где нельзя мытьём – всегда можно достичь цели катаньем. Набрав на пустыре грязного снега с сажей и грязью, качественно вымазал свои пароциклетные штаны и тёплые сапоги, так что Клару, которой придётся всё это чистить, явно хватит удар в столь молодом возрасте. Ездовую куртку, как и плащ с портупеей и подсумками, аккуратно сложил и смотал вокруг своего меча, обернув получившуюся скатку честно сворованной скатертью со стола из конторки, предварительно придав нужную степень свежести и белизны. На себя же нацепил трофейную кожанку отобранную давеча у бандюка.

Сложнее всего пришлось с моими белыми волосами, однако тут на помощь мне пришло знание о содержимом стандартного студенческого набора для чародеев. Так называемая бомбочка-слепуха, содержала в себе похожую на жирную пудру чёрную алхимическую смесь, не являющуюся порохом и детонирующую не от огня или электрического разряда, а от сильного удара. Особо вредной, она так же не являлась, а потому, шансов сразу же облысеть я не имел и разломав обе имеющиеся у меня штуки, я тщательно натёр ими шевелюру из-за чего в зеркальце она приобрела мерзкий зелёно-коричневый цвет несвежей фекальной массы. Руки протёртые после этого снегом с мерзкими чёрными ободками под ногтями, так же теперь являли собой жалкое зрелище, ну а подчистив лицо от случайных мазков, я приобрёл нужную степень чумазости и был готов к последующему лицедейству.

Не фонтан конечно, да и я гримёр не из великих… Но для зимних сумерек, да и если на свету не приглядываться – сойдёт.

– Дядька! Да ты не ругайся! – жалобно вставил я прерывая гневную тираду обличённого властью над складами козлобородого, – Не вор я! Я работать пришёл! К купчине одному – тятя, говорил, он лабаз тут держит и меня всяк-непременно примет. Тятя меня и направил, и благословил! Я как на этот… вокзвель приехал, так сразу ж суды!

– «Суды»! – зло передразнил меня мужик. – Ты как на территорию попал «работник»!

– Тык эта-а-а, – протянул я, подражая посадским недорослям невезучей судьбой, попадавшим в мою родную Нахаловку, а так же той наивности, которую демонстрировала Алёнка при нашей первой встрече. – Прошёл. А чё? Тятя говаривал попервой в хату небольшую зайти. Там мол – главный сидит, он всё скажет. Ну, дык я зашёл, а тама пуста. Я и пошёл купчину искать!

– У!!! Гришка… – дальнейший набор красочных ругательств явно касался встреченного мною клерка, помощника распорядителя, оказавшегося пьянице, гулякой, лоботрясом, разгильдяем и вообще дурной личностью, которая сбежала в трактир и забыла закрыть подотчётное помещение. – И что? Охрана тебя вот так пропустила?

– Тык – а чё меня не пущать та? – вполне натурально удивился я. – Я ж чай не вор какой, роботать пришёл. Мне бы только купчину найти!

– Как зовут, – зло рыкнул мужик на скулах которого проступили едва видимые в неверном свете красные пятна, а глаза так натурально метали молнии.

– Дык эта-а-а… Никакий Похабыч мы! – гордо брякнул я первое, что пришло в голову, потому как к своему стыду, эту важную часть легенды, банально забыл придумать. – Из Колымок! Знашь дядя кака у нас по осени клюква…

– Плевать я хотел на то, как тебя зовут и какая там у тебя клюква, дубина ты стоеросовая, заорал уже на всю улицу. – Купца твоего как зовут!

– А-а-а… Э-э-э, – протянул я, вроде как, мучительно шевеля мозговыми извилинами, а затем состроил умилительно глупое выражение лица и полез в о внутренний карман откуда извлёк многократно сложенный грязный потёртый листок и ткнул им чуть ли не в длинный нос козлобородого. – Ота!

– Что это? – презрительно скривил губы мужик, брезгливо, двумя пальцами взяв бумажку.

– Тык эта! Росписка купчины того! Он тяте должен остался, аж писят рублёв, куртку вот выдал есчё из товаров своих! Глянте какая хорошая, качественная! С кырылышком! – радостно заявил я и завертелся, со всех сторон демонстрируя свою одёжку. – Тятя с плеча свого отдал, да носить велет, сказал, что как увидит меня в ней благодетель наш, так сразу узнает! Обворовали его лабаз тогда. Уж года полтора-два вроде бы. Вот и не смог тяте заплатить. А имя – я забыл покуда в Москву ехал. Но там точно написано должно быть!

– Ты сам вообще эту расписку читал, – с лёгкой ухмылкой и презрением во взгляде процедил мужик, не проявив совершенно никакого узнавания относительно моей одёжки, да и на напоминание о обнесённом лабазе не отреагировав.

А так, естественно, что я читал эту «расписку», более того, я её сам и написал, прямо в их же конторке вырвав чистую линованную бумажку из первой попавшейся амбарной книги и воспользовавшись всё их же зелёными чернилами. А потом ещё старательно состарил, помяв и потерев о стол, попачкал о разные не очень чистые поверхности помещения и засалил, тщательно протерев ей собственные подмышки. Дабы придать «важной бумаге» лёгкое непередаваемое амбре немытого тела, которое вполне могут ожидать от сиволапого посадского увальня, державшего «ценный документ» за пазухой у тела всю дорогу, чтобы не дай Древо не потерять его, выронив из кармана.