Обыск дежурный заканчивал уже в полной тишине, открыв рот только для того, чтобы погнать нас на пробежку.

Бег — не такая уж серьезная физическая нагрузка. Я бы сказал, что неспешный, расслабленный бег вообще не нагрузка. Но не со сломанными ребрами. Воздуха категорически не хватало, а каждое сотрясение корпуса причиняло боль. Я сдался, не пробежав и четверти круга по тренировочному залу. Шел, еле-еле передвигая ноги. В глазах потемнело, меня мучил настоящий приступ удушья. Сделав еще десяток шагов, я совсем остановился.

— Задыхаешься, сопляк? — послышался за спиной голос Грута. Когда он успел прийти я так и не заметил. — Задрал гимнастерку! Живо!

Задрать я мог только рубашку. Видимо, ее в Улье и называли гимнастеркой. К спине она присохла. Но того, что я оголил грудь и живот, Груту хватило. Он молча постукивал пальцами по ребрам, задевая еще и ожоги от прута. Как я не пытался сдержать стоны, а все равно тихо скулил, как щенок. Постоянная боль изматывала и лишала годами наработанной выдержки.

— Ты трус и слабак, — сказал Грут. — Заражения нет. Ты опозорил тренера идиотским попытками лечиться. За это будешь бегать, пока мне не надоест на тебя смотреть. Пошел!

— Да, господин сержант.

Время снова растянулось в одну бесконечно долгую пытку, где меня волновали только две вещи. Вдох. Выдох. Сутулые фигуры васп в горчичной форме изломанными тенями мелькали рядом. Кто-то бежал быстрее меня, кто-то так же еле переставляя ноги. Один раз мне удалось увидеть Тезона и даже услышать его ободряющий шепот. Держусь я. Хотя должен упасть. Мне казалось, что именно этого так упорно добивался сержант. Видел я и долговязого васпу, легкой трусцой наворачивающего круги. Если Публий прав и они действительно генно-модифицированы, то явно намного крепче и выносливее нас. Осознание того, зачем мы на самом деле прибыли на планету стало последней отчетливой мыслью перед бессознательной связкой «вдох — выдох». Я больше не цзы’дариец, я боевой механоид, по команде переставляющий ноги-опоры. Вдох. Выдох. Воздуха не осталось, а я все бежал и бежал вперед. Последние два шага я сделал прямо в черную пропасть.

Передо мной качалось серое лицо сержанта. Он хлестал меня по щекам и орал что-то в ухо. Потом свет померк, а когда снова вспыхнул, над головой яркими метеорами в бездонном космосе проносились потолочные светильники. Я запомнил холод допросной и порадовался, как он приятен горящей огнем спине. Сон или нет, уже не мог различить, а спасительное забытье все никак не шло. Я видел Тезона, молчаливой глыбой стоящего у входа. Нет, это был не Тезон, а отец в горчичной форме, с рукавами, заляпанными чем-то темным. Он смеялся надо мной и говорил, как сильно разочарован сыном. А потом повернулся спиной. Стойкий, несгибаемый. С той самой генеральской осанкой, которую мы, кадеты, сравнивали с боевым посохом. А я все рассказывал и рассказывал отцу, как ждал его в детстве дома. Как бегал каждый день встречать к заброшенному аэродрому. Посадочная площадка все время зарастала травой, я рвал ее руками. Пальцы потом болели и мама ругалась. Я ждал отца, а он ни разу не прилетел. И теперь нас обоих проглотила тьма.

***

Сдохнуть мне дали. Не знаю, постарался ли сержант или организм нашел скрытые резервы, но я очнулся. Такой же уставший, голодный и замерзший. Словно не закрывал глаза. Зато не в тренировочном зале, а в одной из ячеек жилого помещения. Госпиталя в Улье не было вообще?

— Живой? — спросил долговязый васпа, склонившись надо мной. — На!

Я с трудом сфокусировал взгляд на узкой ладошке. Долговязый протягивал мне белый кубик не то соли, не то сахара.

— Спасибо, — прошептал я, отодрав от неба прилипший язык.

Мне показалось, что васпа смутился, а потом, насупившись, пробормотал:

— Я Дин.

Я давно заметил, что имена васп состояли из одного слога: Грут, Зорг, Фил, Харт, Дин. Значит, трехслоговое имя Да-ри-он покажется слишком непривычным. Тогда я назвал фамилию:

— Лар.

Подарок оказался кусочком сахара. Должен был таять на языке, но без слюны только крошился и царапался кристаллами. Интересно, как Дин умудрился его стащить и пронести мимо проверки? Для меня старался? Тьер, приятно. Я со вчерашнего дня ничего не ел и не пил. Кусочек глюкозы — настоящее спасение.

— Ты странный, — задумчиво проговорил Дин. — Ведешь себя не правильно. Мыло. Зачем забрал?

— Не хотел, чтобы тебя били. Из-за мыла, — ответил я, стараясь перенять отрывистую манеру речи васпов. — Это слишком. Думал, сам спрячу.

— Сержант везде найдет, — усмехнулся Дин. — Даже в заднице.

Смеяться со сломанными ребрами противопоказано, поэтому я молча давился улыбкой. Васпа задумался. Смотрел мимо меня в стену и беззвучно шевелил губами. Или прямо сейчас делал вывод из эпизода с мылом, или обдумывал то, что решил раньше. Он мне нравился. Среди ходячих мертвецов с серыми лицами, рядом с жестокими сержантами он один был живым и настоящим. Его били, как всех, но не сломали. Что-то большое и светлое осталось внутри.

— Ты, — сказал Дин и склонил голову на бок, вспоминая сложное слово, — бла-го-род-ный. Мне нравится. Опасно только. Думай чаще.

Я осторожно выдохнул и улыбнулся:

— Буду чаще. А зачем тебе мыло?

Васпа пожал плечами и опустил глаза. А потом медленно, будто нараспев, произнес:

— Будем стирать форму. По-ка-жу.

Я удивленно заморгал. Васпы форму чем-то особенным стирают? Зачем воровать мыло с кухни? Спросить я не успел. Дин резко встал:

— Рядом. Кто-то есть.