Фермер поднял руку, приветствуя кого-то из знакомых, неуклюже помялся и отошел назад, на нижнюю ступень трибуны. В зале становилось душно, и Хинта уже несколько раз вытирал рукой взмокший лоб.

— Теперь о жертвах. Пострадало около двадцати человек. Девять пропали без вести. Мы считаем, что омары увели их к себе, далеко в пустоши. И, скорее всего, убили.

Не стало слышно даже дыхания.

— Тела еще пятерых нам удалось найти и вернуть. Остальные — члены поисковых отрядов — ранены в стычках с омарами и сейчас находятся в больнице Шарту. Их родные отдельно оповещены. Думаю, их нет сейчас в зале.

— Имена! Назови имена!

— Сейчас назову, но сначала от лица всей общины хочу поклясться, что мы окажем семьям пострадавших всю возможную моральную и материальную поддержку. Теперь список имен.

Юрана развернул голограмму, начал читать. Слушали в почтительной тишине, и имени на третьем все, кто сидел, поднялись с мест. Хинта тоже встал. Он ждал имен родителей Дваны, и вот они прозвучали — в списке тех, кого не нашли.

— …Виджра Лакойф, Имара Лакойф…

Хинте показалось, что среди звуков толпы он расслышал плач Дваны — хотя, может, это был кто-то еще, чьи родные и любимые погибли в пустошах. В горле у него встал комок. Вроде бы он и знал, что так будет, но сейчас, когда имена прозвучали в зале гумпрайма, смерть этих людей вдруг стала окончательной реальностью.

Список был прочитан, а толпа все стояла, почти не шевелясь. Вытягиваясь на цыпочках, Хинта смог разок увидеть трибуны: Тави, видимо, тоже плакал и поэтому прятал лицо за рукой, а Юрана Варта, низко опустив голову, стоял перед микрофонами и молчал. Это длилось с минуту. Потом по залу поползли шорохи; закашлял старик; мать Хинты позволила себе сесть и снова подняла Ашайту на колени. Большая часть людей, однако, продолжала стоять.

— Память, — выдохнул Риройф.

— Память, — осипшим голосом повторил Хинта.

— Память, — сказал Атипа. И так пошло по рядам. Казалось, это может продолжаться вечно, но ритуал был грубо прерван.

— Дорогу! Дорогу охотникам! — донеслось из коридоров, смежных с залом. Толпа оскорбленно зашевелилась, но Юрана успокоил ее.

— Думаю, это наш отряд.

Вновь прибывшие, человек двадцать, не сняли скафандров и бесцеремонно проталкивались сквозь толпу, распространяя неприятные запахи атмосферы, фрата и чего-то еще.

— Расступитесь, пожалуйста, расступитесь! — крикнула из ложи женщина-администратор.

— Мы боялись, что вы не успеете, — сказал Юрана, — но вы здесь и несете нам самые свежие новости. Трибуну Джифою и Киртасе.

Казалось, толпа уже достигла предела плотности, но клин мужчин каким-то образом раздвинул ее, потеснил — люди стали забиваться в проходы, садиться друг другу на колени, и очень скоро люди в скафандрах оказались у подножия трибуны. В центре отряда ровным шагом двигался робоослик — более мощный брат Иджи — в его кузове бесформенной кучей лежало что-то, накрытое белой парапластиковой тканью.

Хинта сумел разглядеть Листу Джифоя. Землевладелец был мощным немолодым человеком, его тяжелое лицо «украшала» зло всклокоченная бородка, лоб, переходящий в залысину, вспотел от долгого пребывания в скафандре. Узнать его было легко: его переносицу надсекал глубокий, кривой шрам-рубец — след от удара лопатой, оставшийся еще с тех времен, когда Листа был управляющим на фратовых полях отца. Он вел тогда слишком жесткую политику, и один из рабочих в яростном покушении на убийство проломил ему шлем. У Джифоя было достаточно денег, чтобы удалить дефект с лица, но он не стал этого делать — шрам был наглядной памяткой недругам и визитной карточкой в деловых контактах с опасными людьми. Сейчас на местном фратовом короле был черный полускафандр с золотистыми броненакладками на корпусе. Поднимаясь на трибуну, он вскинул вверх кулак.

— Охотники возвращаются с добычей! Когда кто-то посягает на наших людей и нашу землю, пусть знает, что его ждет смерть!

Толпа загудела. Люди вытягивали головы, пытаясь понять, что за груз лежит на ослике.

— Покажи им, — обращаясь к кому-то из своих, потребовал Джифой. Тот сдернул полотнище с кузова робо-ослика. Хинта был далеко, но все же он увидел достаточно, чтобы этот миг запомнился ему навсегда.

Весь кузов был в крови и нано-пене. А посреди этого омерзительного болота полулежал жуткий мертвец. Черные трубки прошивали его белесую, влажно блестящую, расползающуюся на лоскуты кожу. Голова была измененной формы, маленький рот чернел ощеренной зубастой дыркой, а глаза — мертвые, карие, человеческие — наоборот, казались очень большими. Разрушенный нос существа был заменен черной кибер-вставкой, искусственные ноздри трепетали — двигатель продолжал качать воздух в уже неживое тело, поднимая и опуская осклизлую грудь, выпуская через рану бордовые и белые пузыри. Живота будто не было, открытые кишки переплетались все с теми же трубками. Положить плоско этот труп было невозможно — из его спины торчал сросшийся с лопатками регенерирующий нано-ранец, откуда по большей части и текло. Еще Хинта запомнил руки твари — они напоминали клешни, ребро ладони и большой палец были сращены с подобием костных ножниц. Из предплечий выступали оплетенные жилами дула пулеметов-имплантов. Одежды на мертвеце не было — лишь жалкое подобие набедренной повязки, насквозь промокшей от крови.

Толпа всколыхнулась. Все, кто до этого сидел, повскакивали с мест. Между головами стоящих впереди людей Хинта увидел на мгновение лицо Тави — неестественно бледное, в цвет кожи омара.

— Пусть знает, что мы придем к нему, на его землю, и сделаем там то же, что он сделал на нашей земле! Пусть знает, что мы будем так же жестоки, так же свирепы, так же вооружены, как он сам! — Джифой перегнулся через трибуну и смачно плюнул вниз. — Получи, убийца!

Женщина, случайно оказавшаяся в центре группы новоприбывших, первой повторила его жест. Она стояла близко и смогла плюнуть прямо в широко раскрытые глаза омара.