Слышу, как Саша прощается с Никитой и в итоге уходит. Все-таки уходит.

— Значит, Разумовский? — Ухмыляется Полина, скрестив руки на груди. Мгновенно чувствую прилив крови к щекам и повышение температуры тела. А моя улыбка, наверное, становится еще глупее.

— Это не… — заикаюсь я, а подруга приподнимает бровь с еще более коварным взглядом. В комнату заходит Никита, что-то жуя. Выдыхаю, принимая более серьезный вид. — Давайте перейдем к делу.

— Я думал, оно уже закрыто, — Никита отодвигает занавески и открывает балконную дверь на верхнее проветривание, впуская свежий и прохладный воздух.

— Если ты не забыл, она все еще фактически окольцована, — Полина подходит ко мне и, хватая за руку, присаживает на кровать рядом с собой.

В мыслях все еще Саша: его слова, взгляд, действия, поцелуй. Я оглядываю ребят, пока Никита присаживается на стул рядом с письменным столом около балкона, но я будто совсем забыла о том, с какой целью я пришла, что вообще за план и зачем мне понадобилась эта парочка.

— Ну все, — смеется Полина. — Боюсь, нам не избавиться от твоего влюбленно мечтающего вида, — она подпирает голову рукой и мечтательно вздыхает, часто моргая глазами и смотря в потолок, а потом опять смеется вместе с Никитой. Это я, по ее мнению, так выгляжу?

— Перестань, — недоумеваю я и смущенно толкаю ее в плечо, хмурясь. — Вовсе не так все.

— Ладно-ладно, — успокаивается подруга, а я поддаюсь ее улыбке. — Потом поговорим об этом, — она подмигивает и снова смеется, а я закатываю глаза. — Так, что за дело? — Время для серьезного разговора.

С каждым разом я все больше понимаю, что жизнь всегда была простой только в детстве. В то время, которое мы даже не помним. А вот чем старше, тем все сложнее и сложнее. И сколько бы ты не прожил (говорю, как восьмидесятилетний старик), каждый раз удивляешься всему вокруг, тому, насколько все сложно.

После нашей встречи с Викой в квартире я много думал. Больше всего в голову врезались ее слова: «Я упустила еще один очень важный момент». Момент, о котором она не стала говорить при мне. Я при помощи всех возможностей своего мозга так и не смог придумать из-за чего.

После того, как этот Марк сам позвонил мне и посоветовал держаться подальше от Вики (очень сильно посоветовал), я залез в Интернет. Опять же по его совету, потому что сначала я не понял, что за бред он несет. Естественно, статьи там были достаточно новыми. В них они были вдвоем как настоящая пара. Я вспылил, мягко говоря. Очень мягко говоря.

И вообще, зачем ему было звонить мне? Я вспомнил, что видел его один раз возле паба с Тимуром. Слишком аккуратный и прилизанный вид, дорогая машина, в которой он потом скрылся и уехал после того, как передал денег Тимуру.

Тимур так и не ответил мне, кто это был и что за деньги. Да, это был тот день, когда мы целовались с Викой на трезвую голову. Наверное, это еще одна причина, по которой я запомнил все, что показалось странным.

И почему Полина обвиняла меня в помолвке Вики? Не то, чтобы мы очень с ней ладим, ей, наоборот, за радость обвинить меня в чем-нибудь.

Не знаю, я словно все упустил. Двоякое ощущение. И тут можно рассуждать, сколько хочешь, но я заканчиваю с этим. Неважно, почему это произошло. Была бы важна только одна причина: если бы она любила его или хотела все-таки заключить брак по расчету. А это именно так.

И я понял самое главное: Марк — мудак, портящий жизнь Вике не в первый раз. Кроме того, Полина рассказала оставшуюся часть истории и схему действий на сегодняшний день. Она вместе с Никитой была у меня после нашей встречи вчетвером. Изначально меня вообще не было в их плане, но друг настоял на обратном.

Сейчас уже пятница, в самом разгаре благотворительный бал, который устраивается не только в честь благотворительности, но и в честь помолвки. Но помолвка планируется быть сорванной.

Меня попросили ребята отвезти ее домой после бала, заодно и продолжить разговор. Вика сказала, чтобы я задавал вопросы после того, как все закончится. Я не хочу у нее ничего спрашивать. Меня интересует только настоящий момент.

Вчера Никита сказал: «Прекрати думать уже, действуй и не дай этому мудаку забрать ее у тебя». И я задумался над этим. Я слишком много думаю, этот круговорот мыслей не дает мне трезво смотреть на ситуацию. Хотя, казалось бы: раз думаешь, значит, рассуждаешь; раз рассуждаешь, значит, лучше понимаешь. Но нет, здесь думать нельзя. Нужно прислушаться к себе и уже идти напролом. И пока Вика нуждается во мне, пока это все имеет смысл, я буду идти напролом. Мы оба — она и я — совершали ошибки. Было бы проще закрыть на все глаза и уйти, но я понял, что мне нужно остановиться.

И остановиться я хочу с ней, потому что бессмысленно отрицать мое влечение к ней, мою привязанность. Как я уже выяснил, этот самообман не приводит ни к чему хорошему. Вика открыла мне глаза на многое. На что-то ей прямо пришлось ткнуть, до чего-то я дошел сам.

Она спросила: «Что изменилось в тебе?». Наверное, ничего. Просто до меня дошло, что половина моей жизни на протяжении нескольких лет оказалась фальшивой и ненастоящей. Все было тем, что помогало выживать с той болью, которая никак не хотела исчезать насовсем, все было пустым и простым.