– Тогда как получится.

– А нас, выходит, бросишь? – Полина подошла, положила ладонь Моне Цимесу на предплечье. – Как мы без тебя? Ты ведь наш… – Полина замялась и смолкла.

– Талисман, – подсказал Краснов.

– Да. Наш с Николя талисман.

Моня засопел, нахмурился.

– В Париже евреи есть? – спросил он, глядя в сторону.

– Евреи? Есть, конечно, евреи везде есть.

– Ну, тогда ладно.

Овчаров сидел в аэропорту Читтагонга и ждал рейса на Бангкок. Он уволился из фирмы, сдал квартиру в Москве и снял домик в Таиланде, и теоретически перед ним простиралась долгая и спокойная жизнь.

Овчаров еще толком не решил, чем он займется в новой стране. Кстати, можно на первое время и вообще ничем. Просто жить будет, целыми днями сидеть на берегу моря, купаться, иногда гулять в неопасных местных джунглях, а вечером готовить местную еду. Главное было – вырваться из промозглого московского ноября.

Это все теоретически. Практически же начать новую спокойную жизнь пока не получалось. Тайфун уже четвертый день разорял Бангкок, аэропорт затопило, прогнозы были неутешительные. «Надо привыкать никуда не спешить, – уговаривал себя Овчаров. – Я же дауншифтер. Мы, дауншифтеры, просто наслаждаемся жизнью». Овчаров перенюхал все одеколоны и лосьоны, выучил меню и расписание работы бара, пролистал сотню журналов и прочитал две книжки Стивена Кинга. Продавцы в магазинах начали с ним здороваться, а другие горемыки-пассажиры заводили длинные беседы за жизнь.

Но вот огромного буддийского монаха он увидел в первый раз. Мало того, что одет тот был в огненно-шафрановую кеса, выбрит, как положено, аж череп лоснился, так он еще и был такой большой, что даже сидя как будто возвышался над толпой. Глаза у монаха были черные, круглые, и горели каким-то глубинным огнем. Просто образцовый был монах, ничего не скажешь.

Овчаров поздоровался, как положено, попросил разрешения присесть (кафе было круглые сутки переполнено). Монах кивнул и продолжал есть свою лапшу, а глазом косил на Овчарова.

Сидеть бок о бок за маленьким столиком и молчать было ужасно неловко.

«Надо привыкать неспешно беседовать с людьми, дауншифтер я или кто?» – подумал Овчаров. Спросить у него, куда он едет, по какому делу…

И спросил. Спросил почему-то по-русски, но монах не удивился и отвечал тоже по-русски, с московским выговором. Охотно объяснил, что едет он в Таиланд, на праздник в местный монастырь, а заодно повидать своего старого друга, с которым они вместе проходили послушание в Бурятии.

– В Таиланд, – посочувствовал Овчаров, – это еще долго здесь сидеть. Я вот тоже в Таиланд, говорят, раньше, чем послезавтра, и надеяться не стоит.

– Надеяться не стоит никогда, – заметил монах. – Вам в Таиланд не надо.

– Это почему? – удивился Овчаров.

Монах вытер миску кусочком лепешки, прожевал, прочистил горло и заговорил несколько лекторским тоном:

– Все наши поступки имеют смысл, вы ведь это знаете?

Утверждение это показалось Овчарову спорным. Он сходу вспомнил как минимум десяток совершенно бессмысленных поступков, начиная, скажем, с вот этой дурацкой идеи уехать в Таиланд. Но разговор, похоже, обещал быть интересным, поэтому возражать он не стал, а напротив, кивнул – дескать, а как же, знаем. Монах бросил на него испытующий взгляд и продолжил:

– Мы этого смысла обычно не понимаем. Тем не менее, вся наша жизнь, я уж не говорю о прошлых перерождениях, ведет к некоторому смыслу, который в конце должен нам открыться. Особо же выдающиеся люди, у которых накопилось много кусалы, могут открыть смысл не только себе, но и другим, или даже всему миру.

Овчаров вспомнил, что тревожное слово кусала означает просто хорошую карму, и порадовался, что пока все понимает.

– Прослеживая жизнь человека, – продолжал тем временем монах, – мы можем понять, что приближается момент открытия… или даже лучше сказать – откровения. Больше того, можно даже понять, какого рода это будет откровение.

– Ну и отчего же мне не ехать в Таиланд, – не понял Овчаров. – Я, собственно, за этим туда и собираюсь – понять себя, познать… – тут он смешался, показалось ему, что он несет какую-то пафосную чушь. Монах, впрочем, улыбался вполне дружелюбно и слушал внимательно. Когда Овчаров замолчал, собеседник предложил:

– Давайте мы сейчас пойдем в зал, а то людям поесть негде, и там договорим.

Когда они сели в уголке под неопрятной пальмой в кадке, монах потер руки и спросил деловито: