— И что читаешь? — Андрей по-хозяйски плюхнулся на водительское место. Придирчиво глянул на пассажирскую дверцу, проверяя, до конца ли закрыта, и включил обогреватель.

— Разное, — с улыбкой повторила сестра его слова. — Тебя едва ли заинтересует.

— Квантовую физику? — притворно ужаснулся Андрей. — Сопромат? Не нужно недооценивать мои интеллектуальные способности.

— Я недооцениваю, скорее, духовные.

— В смысле? — внутри противно колыхнулось что-то похоже на разочарование. Не то чтобы он успел очароваться, однако встречались привычки, черты и привязанности, которых он в людях не терпел. — Если речь о восточных духовных практиках, то у нас только ленивый курсы йоги не посещал. Чтобы мантры тянуть и медитацией заниматься, много ума не требуется.

— На современных курсах в нем вообще нет необходимости. Гимнастика как гимнастика. Но йога тут ни при чем.

— Тогда секта.

Андрею в долю секунды представилось, как свихнувшаяся на религиозной почве фанатичка обчищает его квартиру и уносит ценности в какое-нибудь тайное общество или организацию религиозного толка. А вдруг она и в столицу явилась лишь за тем, чтобы принять участие в коллективном самоубийстве в преддверии очередного конца света? У сектантов подобное нынче в моде.

— Разве духовность обязательно должна ассоциироваться с востоком или сектантством? Чем тебя не устраивает, например, классическая литература? — спросила Варвара.

— Устраивает, — Андрей облегченно выдохнул, выруливая со стоянки. — Только духовность в ней искусственная, как музейный экспонат, как образец или эталон, которому никто не стремится подражать. Нас в школе несколько лет пичкали «вечными ценностями», забывая предупредить, что они от столетия к столетию сильно варьируют, да и в рамках одного понятия подчас никакой однозначности.

— Напротив! — воскликнула Варвара. — Ценности однозначны всегда. Совесть однозначна! Обличающая грабежи, убийства…

— Убивать плохо, — бесцеремонно с нажимом перебил Андрей. — Но подорвал, скажем, вражеский танк — получи медаль! Это тебе не старушку грохнуть, за которую вовек на каторге не расплатишься. Угробил двух здоровых парней — герой!

— С точки зрения государства — да. Но не с позиции Бога, веры, религии…

Андрей скривился:

— Какой ещё религии?

— Христианства…

— …которое опровергает собственные постулаты каждым поступком своих последователей. Выжимает деньги, торгует индульгенцией и в лице высшего духовенства благословляет войны словами «С нами Бог! Порешим всех иноверцев!».

— Где ты такое видел у христиан?! — Варя с силой вцепилась в ручку сумки, аж костяшки побелели.

— Копни в историю. Я в общем и целом.

— А надо в частности! Чтобы не быть голословным! К тому же, это не религия, а люди: трусы, приспособленцы, радикалы.

— Ну, я что-то не представляю себе религию в отрыве от людей.

— Люди запуганы, озлоблены и оттого жестоки…

— И продажны, — добавил Андрей.

— Возможно, — с неохотой подтвердила Варя. — Но нельзя их в этом винить.

— Вот тебе раз. А кого можно?.. Страну? Условия? Ситуации? Ты уж извини, но если ценности вечные, они не должны оговариваться конкретным столетием, конкретной обстановкой или совестью одного конкретного человека. В противном случае получаем тысяча и один двойной стандарт: кому-то гуманизм к лицу, кого-то портит, а десять веков назад о нем слыхом не слыхивали. И если христианство прописало в своих канонах заповедь «не убий», оно должно останавливать кровопролития, а не поощрять их. Убийство — это всегда убийство, потому что оно калечит и разрушает психику, ломает семьи, гробит жизни. Нельзя лицемерно оправдывать и благословлять войны, нельзя стравливать людей, промывая им мозги ложным патриотизмом, замешанным на взаимной ненависти и крови. В противном случае мы имеем религию лжецов, которую презирают и над которой смеются.

Машина притормозила на светофоре.

Не находя ответа, но и не готовая сдаться, Варвара сидела прямо, покрасневшая, напряженная и возмущенная.

— Отсюда вывод: никаких вечных ценностей не существует в том понятии, какое в них вкладывает классика, — заключил Андрей с внезапной горечью. — То, что она превозносит, в нашем мире, к огромному сожалению, уже давно отдает тухлой мертвечиной.

— Потому я и сказала: тебя мои книги не впечатлят, — пробормотала Варвара и отвернулась, пресекая дальнейшую полемику.

Она упорно не желала вписываться в придуманный образ туповатой и невежественной провинциалки. Не глазела по сторонам, не робела среди толпы и не выразила восторга по поводу дорогой итальянской иномарки, подаренной отцом на тридцатилетие. Словно не заметила, куда села! Она расположилась на кожаном сиденье с той же непосредственностью, с какой наверняка разъезжала на общественных драндулетах отечественного автопрома, трясясь и подскакивая до потолка на каждой кочке. Она мило и тепло улыбалась, и этим вызывала досадливое недоумение, раздражение и потребность противопоставить ей хоть что-нибудь, хоть чем-то поддеть, поразить.