– Ну, ты держись, я своё мнение следствию высказал, и по команде передал, жаль, что комдива уже перевели, а командующий армией в Москве, на повышение пошёл.

Два автоматчика привели Бориса в комнату с зарешеченными окнами и связали руки за спиной. Плохой знак, подумал про себя Борис.

Полковник писал что-то, сидя за столом. Увидев Бориса, он привстал и жестом пригласил его сесть. Стул не шелохнулся под телом Бориса. Привинтили, невесело подумал он.

Полковник совсем не походил на того майора, был спокоен и приветлив, называл Бориса только на «вы», но звания его не упомянул ни разу. Тоже плохой признак, решил Борис. Эти признаки, выявленные чутьём опытного разведчика, всегда сулили неудачу.

– Я сегодня задам вам всего лишь несколько вопросов и хочу услышать ваше мнение, – полковник был, как обычно, вежлив. Что-то новое, подумал Борис и, видимо, удивление отразилось на его лице. – Мы ценим ваше мнение, как опытного разведчика и боевого офицера, и кроме всего, нам необходимо воссоздать точную картину происшедшего и понять мотивации, – Борис кивнул, хотя недоверие его к следователю не уменьшилось.

– Как вы думаете, почему оберст Кроненберг оговорил вас, если на самом деле ничего подобного не происходило?

Борис ненадолго задумался:

– Я считаю, что он этим хотел увести ваше внимание в сторону: как же, советский офицер сотрудничает с врагом, это – новый, неожиданный, и очень привлекательный ход для советской контрразведки. А самому выиграть время, ослабить внимание к нему, ну, и вызвать доверие к его показаниям. Заодно со мной рассчитаться за то, что не выполнил его условий, сорвал операцию, погубил людей, и его самого. Кстати, то, что я сбежал и выдал немецкую группу, можно было бы расценить, как желание избавиться от партнёра и завладеть всем богатством. Это прекрасно вписывалось в его ментальность.

– Разумно. Вы уже говорили, что не можете показать дорогу к штольне, где вас держали. А всё-таки можно ли вычислить, где находится это место.

– Я выехал из штольни, сидя в кузове с солдатами, кузов крытый, местность, где проезжали, не видна. На предыдущих допросах уже очертил, примерно, круг на карте, где, по моим расчётам, могла находиться штольня.

– Хорошо. В своём заключении я укажу, что доказательная база вашей заинтересованности в этой истории с драгоценностями, недостаточна. Она основана только на показаниях сбежавшего немецкого офицера. Но покушение на жизнь следователя контрразведки следует рассматривать, как преступление. Поэтому, я подписал постановление о вашем задержании.

– И что дальше?

– А дальше, как обычно, решит суд.

Военно-полевой суд решил дело быстро – признал преступление не простым хулиганством, а попыткой помешать следствию, физически устранив следователя. Десять лет лагерей.

Перед отъездом в комнату, где в приспособленном под гауптвахту здании сидели офицеры под следствием, влетела записка, привязанная к камешку.

«Борис, не теряй бодрости, мы с тобой и это дело так не оставим».

Записка была написана печатными буквами, без подписи, написавший её явно опасался стукачей. Но Борис знал, кто автор.

– Навались, – высокая сосна поддалась напору толкавших её людей, и нехотя, со скрипом, треща своими разрываемыми волокнами, рухнула на снег, ломая мелкий подросток.

– На сегодня всё, очищаем и вытаскиваем, – раздалась команда и несколько сучкорубов гулко затюкали топорами, обрубая ветви.

Зимний день на севере короток и вскоре колонна вытянулась по протоптанной в снегу дороге, устало вышагивая к едва согретым «буржуйками» баракам, к тёплой вечерней баланде. В массе серых телогреек и таких же серых лиц трудно было отличить одного человека от другого. Но они отличались, хотя в единой колонне шагали бывшие «власовцы», украинские «лесные братья», дезертиры, военнопленные, освобождённые из немецких лагерей и просто уголовники. Тут же были и солдаты, совершившие какие-то проступки, и редкие офицеры попадались.

Два года прошло, как привезли Бориса в этот северный лагерь. Он усмирил свою гордыню, принял непривычные для него порядки, которые там царили. Сейчас основной его целью было выжить, как и там, на фронте, победить и выжить. А враг, в отличие от фронта, был неявным, и победить его было труднее. Победить свою злость на кого-то, своё недовольство, плохое настроение, депрессию. Изменить отношение к людям, ведь они такие, на самом деле, какими ты их желаешь увидеть.

Вот с людьми местными не сложилось. Не мог он принять непонятные для него, непосвящённого, порядки. Борис был всегда далёк от блатной, «зэковской» среды, а теперь его окунули туда с головой.

А началось всё ещё на этапе.

– Можно тут приземлиться, пехота? – Борис обратился к парню в солдатской форме, рядом с которым было свободное место.

– С-седай, – парень кивнул, – т-только я теп-перича не пехота, а з.к. Борис подложил вещмешок под голову и задремал, укачиваемый стуком колёс теплушки, в которой везли на Север партию заключённых. Рядом гудела «буржуйка», даря тепло промёрзшим людям, с осунувшимися от бессонницы и тяжёлых дум, лицами.

– Вставай, чего разлёгся, – разбудил Бориса чей-то грубый голос, и носок сапога ткнулся ему в бок. Борис приподнялся на локте и увидел пять человек, видимо, только что вошедших в вагон, – и ты тоже, – повернулся человек к его соседу. Борис не пошевелился, пытаясь оценить обстановку. Скорее всего, этой группе, вошедшей с мороза, понравилось место возле печки.