Взгляд Пафнутия стал очень серьезным.

– Крепко ты на мужа обижена, Гликерия. Не спорю, причин этому имеется не мало. Как и у него куча поводов обижаться на тебя. А только сдюжите ли вы друг без друга, если навеки вечные в стороны разойдетесь? Два года, Лика, это еще не вся жизнь. Может, стоит плюнуть на обиды, да снова сойтись? Хотя бы попробовать, а? Тогда и реальность наша излечится, и тебе жезл отдавать не придется.

Я вытерла губы краешком старенького полотенца. Криво улыбнулась.

– Касьян передачи моего жезла желает больше, чем сладкоежка сахарных леденцов. Ждет не дождется, когда я со службы уйду. Осточертела она ему, моя служба. А только мне даже думать не хочется, что будет, если я вернусь в навий дворец.

– Почему?

– Потому что ничего нового там не случится. Я ведь Касьяна как облупленного знаю. Даже если представить, Пафнуша, что мы с ним пойдем на мировую и снова сойдемся, взаимопонимание у нас будет длиться одну-две недели, не больше. Потом он снова поселится в своем кабинете, а я опять стану мебелью. Если же мне при этом удастся сохранить пост верховной яги, еще добавятся претензии, что он опять ночует в холодной постели, а по утрам в одиночку давится пирожками. Все это мы уже проходили, Пафнуша. Если на обиды плевать, то всем вместе, а если шагать друг другу навстречу, то одновременно и в ногу. Меня можно сколько угодно обвинять в том, что за своей службой я ни света не видела, ни семьи. А только во всех наших стычках крайней всегда была именно я, и компромиссы в спорных ситуациях тоже искала я. И это не правда, что Трипетович, бедолага, все эти годы пытался под меня подстроиться. Махнуть рукой на мои отлучки – это пожалуйста, а перестроить собственный день, чтобы увидеться и пообщаться с женой – много ей, жене, будет чести! Он даже домой меня через помощников звал, негоже, мол, ради бабы задницу от кресла отрывать. Даже если эта баба – родная супруга. Нет, Пафнуша, не настолько эта песня хороша, чтобы начинать ее сначала. Пусть все будет так, как есть.

Пафнутий покачал головой, махнул лапой. Потом собрался что-то сказать, но его перебил тихий мелодичный свист, внезапно раздавшийся из моего кабинета.

Я тут же отложила полотенце, встала из-за стола.

– Убери, пожалуйста, посуду, - сказала коту. – Меня вызывает сын.

Быстрым шагом пересекла горницу и сени, поспешно скользнула в приоткрытую дверь своей мастерской. Волшебное переговорное зеркало, через которое я обычно общалась с Мечеславом, святилось мягким серебристым светом и настойчиво свистело.

Я нажала на выступавший из него рычаг, и из прозрачной глубины на меня посмотрели карие глаза моего сына.

– Славушка, что-то случилось? – обеспокоенно спросила у него.

– Случилось, мама, - улыбнулся он. – Не пугайся, у меня был насыщенный день, и я очень хочу поделиться с тобой своими впечатлениями.

– Ну делись, - улыбнулась ему.

– Я сегодня побывал в гостях у Аграфены и тетки Марьи, а потому докладываю: в их уделах все спокойно, прорывов не было, все дежурные колдуны сытые и сонные. У Агаши, правда, прямо над лесом обнаружились две проплешины, но мы быстро от них избавились. А у Марьи снова леший буянит. Пришлось с ним поговорить маленько.

– Успокоил?

– Успокоил. А полчаса назад, мама, я позвал Катеньку замуж. И она согласилась. Поздравь меня, родная. Скоро мы будем играть свадьбу.

Вот это новость!..

– Слава, - с подозрением в голосе произнесла я, - так ты сказал Катерине, что являешься магом?

– Сказал, - кивнул сын.

– И как она к этому отнеслась?

Он усмехнулся.

– Сперва долго молчала, а потом заявила, что теперь-то уж понимает, отчего я такой… необычный.

– То, что ты – навий царевич, ей тоже известно?

– Нет.

– Слава?..

– Я подумал и решил, что серьезные откровения нужно выдавать частями. Пусть сначала привыкнет к тому, что я колдун. А о моем социальном статусе мы поговорим позже.

После свадьбы, ага. Вот она, наследственность!

– Ты помнишь, о чем во время последней встречи тебе говорил отец? Про необычную родню, горгулий с духами и доверительные отношения между мужем и женой?

– А еще про то, чтобы я не торопился с венчанием, походил в женихах и все такое прочие. Я все помню, матушка. Но следовать батюшкиным заветам не стану, уж не сердись. Мочи моей нет - в женихах ходить, почитай, второй год сокольничьи пороги обиваю. Сколько можно?!

Я тихо фыркнула.

– Скажи лучше - опасаешься, что Катерина передумает и заберет свое согласие обратно.

– Как хорошо, что ты меня понимаешь, - улыбнулся Мечеслав. – Да, опасаюсь. Видела б ты, мама, как она сейчас расцвела! Чисто лебедушка стала, еще краше, чем раньше. Боярские сынки, на нее глядя, слюной давятся. Скоро сватов засылать начнут.

Кстати, по поводу сватов.

– А ты уверен, что Катенькин отец согласится выдать за тебя свою дочь? Твоим-то гонцам уже давали от ворот поворот.

– Так его давала сама невеста, - снова усмехнулся Мечеслав. – Если же она будет не против, Никифор слова поперек не скажет. Породниться с княжеским воеводой – честь, от которой отказываться глупо, он это знает, как никто другой.

– И когда ты планируешь сделать Катерине официальное предложение?

Глаза сына засверкали, как звезды.

– Так ты даешь мне благословение на брак, матушка?

Я улыбнулась.

– Конечно, мой хороший. Ты – взрослый мужчина и, надеюсь, отдаешь отчет своим поступкам. И понимаешь, чем может быть чревата любая твоя недомолвка.