– Я ничего не вижу...
– Растерянно проговорила псионик.

– Зато я вижу.
– Я не мог оторвать глаз от пойманной в руки души. Я ощущал уже это раньше, когда похожим образом "изолировал" Богдана.
– Когда ты меня сканировала, ты говорила, что просматриваешь две памяти. Как думаешь, сможешь третью просмотреть?

– Ты хочешь...

– Да. Ты сможешь, или нет?

– Я... Я попробую.

– Хорошо.

Я понятия не имел, что я делаю. Я лишь очень хотел, чтобы всё получилось. И я вложил в это желание все силы, которые смог в себе откопать. Поднеся руки ко рту, я вдохнул душу монахини, почувствовал, как в голове что-то "вспыхнуло", перевернулось... и устаканилось. Закрыв глаза, я попытался вернуться внутрь своего мозга, нащупать новую сущность и поместить её туда, где её можно считать. Надеюсь, у меня получилось.

– Действуй.
– Я притянул к нам два стула и уселся на один.
– Она в левой височной доле, в зоне зрительной памяти

– Поняла.
– Роза положила руки на мою голову, умостив большие пальцы на лбу.

Наступила тьма.

***

Сегодня приступ случился совсем не по графику. Раньше она выходила на охоту раз в полторы-две недели, но в этот раз её "накрыло" спустя пять дней после предыдущего инцидента! Обычно молитвы и пост сдерживали проклятье. Но не сегодня.

Калисфения, в миру Елена, по своему обычаю пришла в хоспис после заката. Здесь она имела привычку выбирать тех, кому осталось жить совсем мало, ставила им на лоб метку ароматным маслом, дабы не забрать других, у кого еще есть хоть призрачный шанс. Елена искренне считала, что таким образом обращает своё проклятие на благо, лишая страданий и приближая встречу с творцом тех, кто в этом искренне нуждается. Но не сегодня.

В три часа ночи скорая привезла бродягу. Его подобрали во дворике в двух километрах от монастыря. Весь в ожогах, один глаз отсутствует, на лице и теле множественные ушибы и переломы. Судя по цвету кожи, тяжелая кровопотеря. Даже со всеми лекарствами и уходом ему оставалось жить не больше двух-трёх дней. Елена уже видела таких не раз, побитые, брошенные, никому не нужные. Потеряв волю к жизни, они медленно угасали, почти не реагируя ни на что вокруг. К нему она и пришла, помазать его маслом, дав понять, что скоро его мучения прекратятся. Но не сложилось.

Пациент на удивление резво перехватил её руку, его глаз внезапно загорелся синим светом, а самой игуменье стало плохо. Она буквально почувствовала, как силы покидают её, в то же время, как у пациента начало разглаживаться лицо и отрастать глаз.

– Служи мне.
– Прохрипел пациент, кладя руку ей на лицо.

Елена почувствовала сильный голод, будто блюла строжайший пост последние полгода, её мышцы налились жаром, тело начало меняться.

"О, нет!" - подумала игуменья, погружаясь в пучину до боли знакомого животного безумия.

***

Белесое облачко вылетело из моего рта вместе со вздохом облегчения, и устремилось вверх, сквозь потолок - Игуменья обрела покой. Мешанина из разрозненных картинок замедлилась и истаяла, подобно туману. Я не запомнил практически ничего, кроме одной маленькой детали. Детали знакомой до покалывания в отбитых в юношестве костяшках пальцев.

– Ты как?
– Через вату в голове я услышал голос Розы.

– Н-нормально...
– Я помотал головой, пытаясь взбодриться.
– Что-то увидела?

– Да. Лича.
– Роза устало села в кресло.
– Он... Не знаю, как сказать... Он питался ей. Она питалась пациентами и передавала силу ему.

– Сукин сын!
– Алекс открыл буфет, выудил оттуда бутылку бурбона и налил себе полстакана.

– Не закрывай.
– Мрачно сказал я, подходя к нему.

Пока остальные принялись живо обсуждать новую информацию, я выпал из реальности. Нет! Этого не может быть! Бывают ведь в жизни и другие совпадения, более невероятные? Бывают! Так почему это не может стать совпадением? Потому что, блядь, не может!

Девятый класс. Стрелка на стадионе с пацанами из другой школы. Кто-то из них приперся на нашу дискотеку в актовом зале и начал приставать к девчонкам. В том числе - к Наташке. И вот, в лучших традициях викторианской эпохи сходятся в дуэли два непримиримых врага, а я типа такой секундант. Первый удар, мимо, второй, мимо... Пацанчик отмахивается тыльной стороной ладони и цепляет печаткой на пальце Сашкину губу. И разрывает её к хренам на половину щеки. Саня падает от неожиданности, а я несусь в атаку на обидчика моего друга. Куча мала, крики, синяки, разбирательства с учителями, завучами, родителями... Шрам у Санька остался на всю жизнь. И именно эта деталь из воспоминаний монахини впилась мне в голову, будто пиявка.

Ну да: книга, которую он нашел, пометки карандашом на полях, скоропостижная смерть... Нет, этого не может быть! Опять голословные догадки! Людей с такими шрамами по Киеву штук триста наберется! Хотя... Есть способ проверить. И он мне очень сильно не нравится.

– Эш, ты в порядке?
– Катя взяла меня за запястья, и я понял, насколько сильно трясутся мои руки.

– Да...
– Я сделал несколько глубоких вдохов.
– Да, в порядке. Только нужно будет уехать из города на пару дней.