Шрифт:
Чоу перестал вслушиваться… Он знал этот миф наизусть, ведь, как он думал, рассказав именно эту легенду, он завоевал сердце Чжи. Он помнил её ещё совсем юной хохотушкой… Он показывал ей и Шу Ци город, в котором подруги учились… Чоу помнил каждую их прогулку, каждое слово, что говорила ему Чжи…
– И вот пастух отправился на берег Серебряной реки. Он хорошенько спрятался в зарослях тростника и стал поджидать Чжи Нюй. Когда Чжи Нюй и её сёстры, раздевшись, бросились в серебристые воды реки, Ню Лан выскочил из тростника и схватил одежду Чжи Нюй. Он сказал, что отдаст ей одежду только при условии, что она согласится стать его женой. Чжи Нюй кивнула головой в знак согласия и стала женой пастуха…
Патти слушала слабый, безжизненный голос дочери и чувствовала, как глаза невольно наполняются слезами. Пожилая женщина приказывала себе не плакать, но глаза, естественно, не слушались её… «Сколько ещё счастливых вечеров может быть у них… Она так молода… Шэн вырастет без матери, все будут называть его сиротой!» – думала Патти.
– Ню Лан не в силах был выдержать разлуку с женой, посадил детей в корзины и отправился искать жену. Конечно же, Ню Лан отправился искать её к Серебряной реке. Только не нашёл он речку на прежнем месте – по велению богов она была перенесена на небо…
– Я знаю, что это! Сказать? – снова перебил Чжи маленький Шэн. – Это Млечный Путь, да?
– Да! – невольно улыбаясь, сказал отец.
Каким похожим был его мальчик на Чжи. От этого только больнее становилось Чоу.
– И вот Ню Лан поднялся на небо. Много чудесного увидел там пастух, только не было у него времени насладиться прекрасными видами. Больше всего на свете он хотел найти свою любимую жену.
Маленький Шэн давно перестал возиться и перебивать, он крепко держал маму за рукав, чтобы она не исчезла, как Чжи Нюй в мифе.
– Так что быстрее света добрался он до Серебряной реки. И – о счастье! – на берегу он увидел Чжи Нюй. Дети сразу узнали свою матушку и радостно закричали: «Мама, мама!»
Мальчик замер при этих словах, в ужасе взглянув на мать.
– …но тут отцу стала помогать маленькая дочка. Она сказала: «Неспроста ты взял с собой черпак. Ты можешь вычерпать им реку. Так ты сможешь добраться до моей мамы».
Шэн вскочил на колени и обвил шею матери руками:
– Мама, если ты уйдёшь, мы с папой тоже пойдём искать тебя! Мы вычерпаем всю реку! Мама, не бросай меня… – Мальчика душили слёзы. Патти выпрямилась в кресле, будто проглотив кол. Чоу пытался взять сына на руки, но мальчик будто прилип к Чжи… Книжка упала на пол…
– Мама, не уходи! Мамочка!
Чоу унёс сына из комнаты… Чжи бессильно откинулась на подушки. Ей было тяжело дышать.
– Мама, открой окно, мне не хватает воздуха.
Патти распахнула створки окна. В комнату ворвался стрёкот цикад. Чжи некоторое время молчала, а затем спросила:
– Что там, на улице?
Патти дрожащим голосом принялась рассказывать:
– В ресторанчике играют свадьбу, гости пляшут и поют… Прохладно… Укройся-ка получше… Чжан Цзылинь возвращается с работы, несёт тяжёлые сумки…
– Но ведь ей нельзя, она же беременна! – возразила взволнованно дочь. Когда Чжи носила Шэна, муж сдувал с неё пылинки.
– Мальчишки пробежали… Опять что-нибудь придумали… Хоть бы уж Сяо не связывался с этими шалопаями…
Внезапно Патти замолчала. Она пристально смотрела на небо и не слышала, как дочь звала её. Патти чувствовала, как сердце её перестало биться. Глаза Патти расширились, голова начала кружиться от страха… Где-то далеко за городом, с неба на землю летело что-то большое, яркое и, оказавшись на земле, покрыло её пурпурным одеялом огня…
На вершине скалы сидел человек.
Прозрачным цветком колыхалась медуза в прогретой за день воде. Море было спокойно сегодня – не ревело, не грохотало, гордо возлежало в своей чаше. Как драгоценный камень в оправе, лежало оно в обрамлении скал, с вершины одной из которых казалось серебряным. Рубиновое солнце пронизывало воды насквозь, каждым лучом цеплялось за них, не желая уходить. Лиловые облака сонно плыли на восток, окрашивались в пурпур, причудливо меняли форму.
От моря веяло древностью, тысячи раз солнце рождалось в его водах и столько же угасало, окунувшись в него. Море являлось частью той воды, которую сотворил Он в самый первый день, помнило многое, чувствовало всё, что происходит в мире, чувствовало каждым весело звенящим ручейком, каждым зеркально-блестящим озерцом, огромными могущественными океанами. Все воды Земли были единым целым: если страдала одна часть, страдали все. Это началось давно – море уже не помнило, когда точно. Может, с Евы, а может, и с Каина. Их море тоже помнило плохо. Люди рождались и умирали, а море было вечным – носило корабли, влюбляло в себя художников. Море знало – люди не меняются: всегда будут те, кому ничто не важно, кроме себя, и таких – больше, чем художников и тех, кто придумывает корабли. Так думало море уже сотни лет, потому что чувствовало, как умирают реки и озёра, задушенные людьми, видело, как взмывают в небо клубы тумана, чёрного, красного и золотого. Из-за него люди болеют и умирают, а дети их рождаются двуглавыми, как древние боги. Море давно перестало понимать людей. Они ломали мир, как несмышлёные дети – свои игрушки. Бог наказывал их, направляя на верный путь, но люди продолжали окрашивать воды Земли собственной кровью, не понимая, что их кровь – одно целое, не чувствуя, что когда страдает один, – страдают все. Они продолжали ходить к алхимикам, чтобы узнать, как превращать металлы в золото, вместо того, чтобы искать правду о смысле жизни. Они поджигали чужие дома вместо того, чтобы зажечь свет в своей душе. Они отравляли всё вокруг, заражали своей алчностью и жестокостью. Море чувствовало, как дрожит земля, пытаясь справиться с людьми, образумить их. Но они ничего не понимали, веками ходили по тропинкам жизни с закрытыми глазами, срывались в пропасть, но не открывали глаз. Море как-то понимало: человек неразумен оттого, что был создан на несколько дней позже, чем свет и тьма, чем оно само. Ветер шептал детям Адама и Евы, куда идти, ручьи пели, как жить, солнце дарило свет, земля кормила, а море лечило душу. Но человек не понимал этого. Правда, такими были не все, иначе бы море давно уже восстало на людей.