Словом, радость встречи была самая бурная, какая только может быть после отчаянных боев. Конечно, у всех нас был повод гордиться и радоваться. Ведь Ковпаку и Рудневу удалось, благодаря их мужеству и военной хитрости, разгромить крупные силы генерала Блаумана, надолго отбив тому охоту гоняться за партизанами. А небольшой Конотопский отряд, напав на карателей из засады, за каких-нибудь двадцать минут уничтожил вражеский батальон, последний резерв и последнюю надежду генерала Блаумана. В этой короткой схватке, которая помогла главным силам нашего соединения вырваться из вражеских клещей, конотопцы потеряли всего одного человека.

И я, любивший военную историю еще с курсантских времен, опять невольно сравнивал наш маленький отряд с засадным полком Дмитрия Боброка, внезапно напавшего с тыла на последний резерв Мамая и тем самым предрешившего победу русских войск над монголо-татарскими ордами на Куликовом поле.

Причем, если Дмитрий Донской начал сражение с войсками Мамая, имея равные силы с противником, то Ковпак и Руднев вступили в единоборство с врагом, превосходившим партизан по силам и средствам в несколько раз! И разгромили карателей, потеряв в этом неравном сражении только тринадцать человек.

Невольно думал я о том, почему же мы до войны так мало знали о тактике партизанской борьбы - мудрой, веками проверенной тактике, к которой всегда прибегал наш народ, борясь против иноземных захватчиков!..

С годами устаревает любое оружие. Но сами принципы борьбы, основанные на кровной связи партизан с народом, на ловком и точном использовании природных условий, устареть не могут. Мы, молодые кадровые командиры, оказавшиеся в глубоком тылу врага, сейчас, после удачного боя, невольно говорили обо всем этом.

Лишь одно потрясло нас: во вчерашнем бою, столь успешно закончившемся для ковпаковцев, был тяжело ранен комиссар Руднев. Вражеская пуля вошла под левым ухом, задев гортань и язык, и вышла сквозь щеку справа, рядом с сонной артерией - комиссар был на волосок от смерти. Руднев не мог говорить. И все же он нашел в себе силы написать записку, в которой просил: не рисковать ради него жизнью бойцов, скорее уходить из села в лес.

– Как же мы не досмотрели? Комиссар ранен!
– сокрушались партизаны. А все потому, что в каждом серьезном бою Руднев появляется там, где трудней всего!

И это действительно было так. Потому иной раз и ворчал на него сам Ковпак. Но комиссар неизменно доказывал свое:

– Я - политработник. Обязан подымать людей и вести их за собой, когда им трудно!..

Таким был наш комиссар. Я сам слыхал, как Руднев сказал как-то Ковпаку:

– Сидор Артемович, ты не хуже меня знаешь: командир должен находиться там, откуда лучше всего управлять боем. А я комиссар, должен зажигать в сердцах наших бойцов веру в победу даже тогда, когда им самим покажется, что иссякли все силы! Я просто обязан в самые сложные и опасные моменты боя личным примером увлечь бойцов.

До сих пор комиссару везло. Но в том бою он чуть не поплатился жизнью за свою храбрость.

И вот теперь Семен Васильевич лежал в нашей походной санчасти. Он не мог произнести ни слова, не мог проглотить даже глоток воды, хотя его мучила жажда. И хуже всего, что в соединении тогда еще не было настоящего хирурга, который бы немедленно оказал квалифицированную помощь нашему любимому комиссару.

СЕМЬЯ КОМИССАРА

Партизанская медицина - молодой физкультурный врач, кудрявая чернобровая Дина Маевская, чья хирургическая практика в отряде началась, что называется, с нуля, делала все, что могла. Комиссар молча терпел страшную боль и слабел с каждым часом.

Иногда в полузабытье он видел лицо жены, черноглазой Ньомы, всегда ласковой и уравновешенной. Это она еще в гражданскую войну выхаживала его, уже начавшего было глохнуть и слепнуть после тифа. И сейчас Ньома в сознании комиссара возникала такой, какой была тогда - совсем юной.

Но бывали минуты, когда все его существо словно током пронизывала страшная мысль, что его Ньому вместе с младшим сыном Юриком наверняка разыскивают, а может быть, уже схватили гестаповцы.

Между тем над головой Домникии Даниловны и семилетнего Юры действительно нависла угроза. Младший брат комиссара Константин перевез их к себе в Моисеевку. Здесь гитлеровцы пока не появлялись, но их холуи хорошо знали, из какой семьи Константин Руднев, работавший до войны бригадиром в колхозе, и следили теперь за каждым его шагом.

По ночам Рудневых по приказу комиссара навещали партизанские разведчики: Михаил Федоренко, оставленный обкомом комсомола в подполье, ловкий "вездеход" Коля Бардаков и спокойный, на редкость смелый парень Митя Черемушкин. Разведчики обычно стучались тихонько к сестре комиссара, Ульяне, а та вызывала Константина, и партизаны спрашивали у него, не заметил ли он чего-то подозрительного: ведь за семьей комиссара давно охотились фашистские ищейки.

И вот на следующую ночь после ранения комиссара разведчики примчались в Моисеевку.