Шрифт:
– Едем создавать общество борьбы за трезвость, – то ли предложил, то ли приказал парторг.
– Ладно, – без энтузиазма согласился я.
Большая колхозная тройка в составе: парторг, профорг и комсорг, то есть я – прибыла в хутор с поэтичным именем Жёлтые Копани. Аншлаг в сельском Доме культуры. Партийный секретарь пообещал, что отката не будет. Профсоюзный деятель посулил блага трезвенникам. Я промямлил несколько фраз, обращаясь к немногочисленным лицам моложе тридцати. В голове крутилась политически незрелая прибаутка: «Чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган».
Чтобы выполнить план, доярок и механизаторов мы принимали в комсомол по второму и третьему разу. Вся советская молодёжь уже заняла места в строю строителей коммунизма, но где-то наверху продолжали требовать роста рядов.
После нас сцену занял колхозный ВИА. Научно-техническая революция докатилась и до наших степей – музыканты выступали под фонограмму. Барабанщик даже палочки позабыл, выломал кривые веточки, размахивал радостно, распевая любимую песню комсомольцев восьмидесятых «Я уеду в Комарово». Унылым свежеиспечённым борцам выдали по членскому значку и отпустили на поля и фермы.
– Сейчас винцом затаримся, в хуторском магазине оно пока в свободной продаже, – радостно потёр руки парторг.
Близ Староминской произрастали конопляные поля, притягивающие торчков из разных концов страны.
Проникла всевозможная дурь и в круги станичной молодёжи. В рабочий полдень они съехались такие разные, но охваченные одной страстью. Вместо обеда поставили на плиту кипятиться шприцы.
Зайдя за кассетой к знакомому музыканту, я в изумлении наблюдал за приготовлениями. Не стесняясь нежданного гостя, наркомы закатали рукава и профессионально выполнили привычную процедуру. Посидели, помолчали и разъехались по рабочим местам – инженер, тракторист, водитель, портной. Век их был недолгим, бывая на станичном кладбище, я вижу на обелисках много знакомых молодых лиц.
Годы моей станичной жизни отмечены печатью музицирования. Всё началось с того, что я увидел на обложке тетради пионервожатого ударную установку с надписью «Rolling Stones». Старательно скопировал и отныне рисовал на каждом чистом листе. А может, раньше, когда поспорил с бабушкой?
Первую мою гитару, маленькую, с пластмассовыми ладами, на ней было сложно играть, выцыганили соседи-цыгане. Второй инструмент был, как полагается, переделанной семистрункой, с порожком, выпиленным из расчёски, и карандашом, подложенным под гриф, чтобы легче прижимать струны.
Советские рок-музыканты рассказывали, как битлы изменили их жизнь. Мы жили небогато, магнитофона не имели, музыку слушали по радио и телевизору, поэтому я был раздавлен всмятку электрическим звуком, когда в восьмом классе пришёл на школьный вечер танцев, где старшеклассники страстно пели: «Ты мне не снишься вот уж неделю. Сны пролетают белой метелью»*.
Удивительно плоские и блестящие электрогитары, сверкающие барабаны и медные тарелки, ухающий бас, провода, колонки, мигающие усилители – это был новый удивительный мир. И сердце моё отныне принадлежало ему.
Скоро появилась компания единомышленников. Мы были неразборчивы, нам было всё равно, что играть, да и мы мало что могли. С названием ансамбля (такое нелепое слово было тогда в ходу), или ещё хуже – эстрадного оркестра, вышла несуразица. Плохо зная английский, мы придумали гордое имя Peoples in Stars – «Народы в звёздах». Разучили мелодию из «Крёстного отца» и заявились с номером на новогодний карнавал. Сидим в клетчатых пиджаках и канотье из папье-маше, волнуемся. Ведущие поковырялись в бумажках и объявляют, перепутав строчки:
– Выступает ВИА «Рыжий остров».
Дворовые гитаристы обожали эту душещипательную песню, и мы её наигрывали ввиду простоты гармонии: «Лошади умеют плавать, но не хорошо, не далеко».
Островитяне долго бились за право сыграть на школьных танцах и при первом же появлении провалились. Неудачи закаляют, и отныне новоиспечённый «Рыжий остров» репетировал всё свободное время. Две акустики с гэдээровскими переводными картинками и барабаны из ржавых кастрюль, обтянутых клеёнкой, по ним молотил Пушкин-Петрович, раздражая соседей.
Летом гремели во дворе, зимой – в нашей квартире. Раз в неделю на два часа допускались в кабинет пения к электрическим инструментам. Только ради этого уже можно было ходить в школу.
Мне досталась бас-гитара. После первой репетиции на пальцах появились мозоли от толстенных, раньше не виданных струн, шея ныла от тяжёлого инструмента – свердловской «Тоники», очертаниями похожей на гитару Трубадура из «Бременских музыкантов». «Рыжий остров» долго оставался группой второго эшелона, мы всё искали стиль и репертуар, а конкуренты из параллельного класса уже исполняли «Распутина» Boney M с длинным вступлением на барабанах. Я был подбиральщиком – часами сидел у проигрывателя, снимал аккорды на слух. Радиола была куплена за лично заработанные деньги в летние каникулы на пищекомбинате, где мы таскали доски, убирали мусор, подай-принеси.
Конец ознакомительного фрагмента.