— Так ведь какие потери!

— А ничего, простолюдинки ещё нарожают. Европа была перенаселена, и нужно было куда-то девать лишних людей. Вот их и укладывали на полях сражений.

— А если солдаты всё-таки кончались?

— Тогда заключали мир и ждали, пока подрастут новые. Дожидались, набирали, муштровали — и начинали новую войну.

— Гм… Ну и стратеги! Уму непостижимо! И чем всё это кончилось?

— Так и воевали почти два столетия, пока не появилось новое скорострельное оружие. Оно уже успевало убить всех, кто шёл в такую атаку, и такие армии перестали побеждать — солдаты кончались раньше.

— Ну и стратеги! — повторил потрясённый Арунтий, — Так погоди! Ты ведь не просто так мне об этом рассказал, верно? К чему ты клонишь?

— Рим воюет примерно так же, досточтимый. Не до такой степени, но в целом — с таким же подходом. Легионеры — расходный материал, который незачем беречь. Кончатся римляне — есть ещё прочие латиняне, кончатся они — есть ещё подвластные италики, а Италия многолюдна.

— Ты упомянул о новом скорострельном оружии.

— Такого нам здесь не сделать. Даже дульнозарядного примитива не сделать в больших количествах, да и незачем это.

— Это почему же?

— Всё, что сможем здесь сделать мы — смогут и римляне, если добудут образец. А чем больше нового оружия мы сделаем, тем легче римлянам будет добыть его образец. Зачем же мы будем способствовать перевооружению Рима, досточтимый?

— Так, значит, силой с Римом не справиться и Карфаген всё равно не спасти? Я правильно понял? Но ты всё-таки предлагаешь сделать Карфаген… как ты сказал? Боевым хомяком? Ха-ха-ха-ха-ха! Но какой тогда в этом смысл?

— До выплаты Карфагеном всей суммы контрибуции Рим не тронет его, если не увидит в нём новой угрозы. Если суметь обезопасить страну от Нумидии, не пугая при этом Рим — жизнь в течение всего этого времени будет спокойнее. Кроме того, повысятся шансы перейти под власть Рима мирно — без войны, разрушений и обращения населения в рабство. С друзьями ведь не обращаются так, как с врагами.

— Понял. А в Испании нельзя сделать так же?

— Боюсь, что уже поздновато — страна уже объявлена римской провинцией и управляется римскими наместниками. Но попробовать что-то вроде этого можно. Например, когда начнётся большая война с кельтиберами — это будет уже после консульства Катона — римлянам придётся тяжело, и они будут рады любой помощи. Вот в этот момент можно будет попробовать предложить им сделать боевого хомяка из турдетан Бетики. Сам претор, конечно, ничего не решит, но он римский сенат запросит, а там могут и согласиться, если решат, что дело стоящее.

— А как быть с римскими поборами?

— Законные терпеть, а на незаконные сразу жаловаться в Рим. Сенат вовсе не заинтересован в мятежах из-за лихоимства наместников и чрезмерных злоупотреблений им не спустит. Да и тот же Катон при всех своих заскоках по-своему справедлив. А сопротивление кельтиберов и лузитан послужит римлянам наглядным примером того, до чего ни в коем случае нельзя доводить Бетику.

— Ну, человеческая жадность не имеет пределов, — возразил тесть, — А преторы провинций обычно из сенаторского сословия. Сомневаюсь, чтобы сенат так уж серьёзно наказал своего.

— Казнить не будут, но будет несколько изгнанных с лишением гражданства, — Юлька как-то припомнила у Тита Ливия упоминание о трёх судебных процессах с таким приговором, и все три были против бывших наместников Испании по жалобам населения.

— Единицы из многих! А большинство выкрутится благодаря связям и будет наслаждаться награбленным!

— Ну, какое-то время, досточтимый. Но ведь несчастный случай может приключиться с любым. И с простым гражданином, и с римским всадником, и даже с целым сенатором. Что, если отвертевшийся от судебного приговора лихоимец будет неизменно умирать — среди бела дня, прямо на улицах Рима?

— Такое возможно?

— Отчего же нет? — я достал новую кремнёвую пистоль, над доводкой которой трудился последние дни.

— Очень громко! — поморщился Арунтий, — И у меня не так много хороших бойцов, чтобы разменивать их на убитых римских грабителей.

— Взгляни вот сюда, досточтимый, — я показал ему пальцем на кончик ствола.

Мне было чем гордиться. Это в современном мире современными инструментами нарезать крепёжную резьбу — плёвое дело. В этом же пришлось размечать её по толстой нити и пропиливать трёхгранным напильником, и эта работа требовала такой тщательности, что даже Диоклу я её доверить не рискнул. Мне же не нужно, чтобы пуля при выстреле сорвала на хрен глушитель с дула, верно? Поэтому и будущий метчик для нарезки резьбы в гайках, и резьбу на кончике ствола пистоли я припиливал сам, собственноручно. Загребался, конечно, но я ведь свои глаза и пальцы не на помойке нашёл и не на рынке купил. Навинтив глушак на дуло до отказа — пистоль была уже заряжена заранее — я навёл её на указанный тестем очередной горшок, тесть страдальчески скривился и заткнул уши — и не понял юмора, когда дуло задымилось, а горшок разлетелся после негромкого и совершенно непохожего на выстрел хлопка.

— Никто не уйдёт от НАШЕГО правосудия, — прокомментировал я с ухмылкой.

На самом деле, конечно, данный конкретный экземпляр не очень-то подходил для индивидуального террора в самом логове гордых квиритов. И ствол напрашивается нарезной для точного выстрела с гораздо большей дистанции, и порох надо бы для этой цели бездымный, поскольку смертников-шахидов у меня как-то тоже не завелось. Но это со временем, а пока и сам глушак — уже немалое достижение. И не беда, что практически одноразовый — для однозарядного-то оружия. Главное — теперь имеется придуманное и опробованное на практике "ноу-хау".