Констанция много раз принимала роды, но всё-таки когда тебя саму будто режут заживо или протыкают раскалёнными спицами, всё воспринимается немного по-другому. Она кричала, стонала, плакала и молилась, чтобы всё это поскорее закончилось. Единственное, что удалось — не ругаться.

Джессика присутствовала тут же и именно она настояла на спинальной анестезии — таз у Тэсс по всем меркам был узкий, поэтому чтобы не дать застрять в нём крупному ребёнку, и позволить девушке тужиться посильнее, сделали эпизиотомию и хорошо обезболили.

Наблюдая за женщинами на родовом столе, Констанция убеждалась, что для них всё проходит в каком-то угаре, в промежуточном состоянии между забытьём и явью. Потуги и боль выматывают настолько, что граница между внешним миром и внутренними ощущениями стирается, происходит дезориентация в пространстве и времени.

То же самое творилось и с ней. Болезненными казались даже прикосновения воздуха к коже как при ожоге. Девушка уже не понимала, сколько минут прошло с момента первой схватки: пять или сто. А может сутки? И долго ей ещё так мучиться?

— Тэсс, у тебя ребёнок начинает страдать, — глядя на монитор пояса плода, нахмурилась Джессика. — Так, а ну-ка, — подошла и растолкала всех в ногах роженицы. — Разойдитесь, — и сама отошла в сторону. — А теперь, потужься так, чтобы матка вылетела из тебя и разбилась о стену, — кивнула в противоположную сторону от Констанции.

Та к этому моменту уже настолько отупела от мучений, что машинально представила то, что ей только что описали, и напряглась изо всех сил. А когда выдохнула и расслабилась, то услышала плач ребёнка.

Мир тут же прояснился, пелена спала и произошла мгновенная переоценка ценностей.

Констанция видела разных новорожденных, но даже она не встречала таких причёсок. Головка её малыша была покрыта прилизанными от вод волосиками как толстой, плотной шапочкой.

Все присутствующие ахнули.

— Тэсс, — посмеивалась Джессика, поднося сына к мамочке, — это что ещё такое? Ты такая же была?

Доктор Стюарт с доктором Тиглиниди как-то ещё раньше обсуждали, что все роженицы, когда им показывают новорождённых впервые, ведут себя абсолютно одинаково — машинально протягивают руки к своим детям.

— Я-то этого делать не буду, — рассуждала тогда Констанция, имея ввиду, что прикасаться к младенцам необработанными руками без перчаток запрещено. — Всё равно мне его никто не даст.

И, разумеется, забыла о своём решении.

— Я не… знаю, — еле выдохнула обессилевшая мамочка и протянула руки к сыну.

— Куда… — отвела в сторону мальчика Джессика и засмеялась. А Тэсс только лишь смогла слегка растянуть уголки рта в противоположные стороны.

Когда всё миновало, малыша обработали, спеленали и положили рядом с Констанцией, она наконец-то отвела душу — настал долгожданный момент под названием «И пусть весь мир подождёт».

Она сделала это! Он родился! Теперь у неё есть сын. Её ребёнок. Ни брат, ни племянник, а именно сын. Собственный. Этот сморщенный комочек показался ей нереально красивым. Просто прекрасным. А ещё — самым-самым лучшим во всем Мире и на всей Земле. Целых восемь фунтов, шесть унций счастья.

Тэсс рассматривала красненькое, отёчное личико ребёнка, искала в нём собственные черты и не находила.

«Может, хоть мама скажет, что на меня похож, — заглянула под шапочку. — Вообще-то, если бы я родилась с такой гривой, она бы уже давно рассказала». — Погладила пальчиком роскошную шевелюру сына, и мысль сразу переметнулась к его отцу. Девушка не могла уловить ни единой черты Андрея в родном человечке перед ней, но только лишь чуть отстраняла голову, чтобы окинуть в целом, облик Дексена проступал, словно гипсовый оттиск.

«Андрей стал отцом, — думала она о том, что скоро познакомит своих мужчин. — Я назову его сына Айс».

— Твой отец тебя защитит, — прикоснулась пальцем к кончику носа сынишки. Тот даже не пошевелился и не пискнул. Спал. Как правило, новорождённых мальчиков и девочек зачастую очень трудно отличить, но только не Айса. У этого маленького Дексена уже брутально набрякли щеки, плотно сжались в тонкую линию губки, и подбородок выпирал как у генерального директора чего-то там. — Мы с папой будем тебя любить. — Тэсс лелеяла надежду, что Андрей увидит такого красавца и отдаст наследство. Прекратит уже наконец-то это дурацкое противостояние. Мелькнула мысль поставить ультиматум, что вернётся к нему с сыном только в спокойную обстановку, но тут же отпала, как недоступная, ввиду слишком хорошего воспитания.

После выписки из больницы начались хлопоты. Нужно было приноравливаться к режиму, к кормлению, к чистоплотности с кошками в квартире и к положению теперь уже абсолютно несвободной женщины. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю и триста шестьдесят пять — в году.

— И так всю жизнь, — радостно улыбнулась мама. — Но ничего, вот второго родишь, тогда станет легче.

Дочь на это только закатила глаза, потому как ещё не могла сидеть от боли в промежности, да и воспоминания о родовом столе тоже энтузиазма с оптимизмом не добавляли.