— А то! — Фредди просунул палец в ближайшую дырочку своего ящика. Кысы себя правильно вели, не заорали ни разу — а звук ведь по воде далеко слышно, чего доброго, могли и услышать. Кошачий мяв в этих местах — штука небывалая…

— Не услышали бы, — усмехнулась Ольга, покачала на ладони «вальтер» с глушителем. — Если бы хоть одна кошка начала орать…

— Мисс! — с укоризной воскликнул уязвленный до глубины души Фредди. — Вы ж такая красивая, вам доброй быть положено…

— Извините, милейший, но в данной ситуации собственная шкура мне почему-то дороже ваших будущих сомнительных прибылей, — отрезала Ольга.

— Ну, эт конечно… эт верно… — смущенно пробормотал антиквар.

— Вперед? — спросил Кацуба с унылым видом старинного кастильского лейтенанта, которому командир этак мимоходом, за стаканчиком вина предложил пересечь неисследованный континент от одного морского берега до другого и без пары бочек золота не возвращаться.

И они двинулись вперед.

…И плыли до вечера, где включая мотор на несколько минут, где тащась по-черепашьи с помощью единственного весла, лавируя среди коряг, которые отталкивали прикладами, иногда пробиваясь сквозь местные саргассы — водяные гиацинты камелоте, там и сям перегораживавшие реку сплошным ковром. Паскудные обезьяны без всякого уважения к гомо сапиенс швырялись с верхушек ветками и какими-то плодами, вереща, неслись следом по лианам, и в эти моменты ни один здравомыслящий человек не мог ни на грош верить мистеру Дарвину — только тот, кто видел сельву исключительно по телевизору, может поверить, что человек имеет хоть что-то общее с этими бандерлогами…

Следовало бы, осмотрительности ради, остановиться на ночлег, но по обоим берегам тянулись унылые болота, поросшие бамбуком и тростниками. Змей там, по заверению Ольги, было видимо-невидимо.

Когда — неожиданно, конечно, — упала темнота, скорость сбросили до минимума, зажгли укрепленную на носу лодки автомобильную фару. Даже человеку с крепкими нервами тут приходилось несладко: в белом луче импровизированного прожектора коряги и заросли приобретали фантастические очертания, то и дело мерещилась всякая чушь. Как ни тверди себе, что это всего лишь мозг из-за недостатка зрительной информации достраивает увиденное работой воображения, — помогает плохо… К тому же по берегам клубилась белесая муть — то ли болотные испарения, то ли ночной туман. Над головой протянулась полоса чистого неба, усеянная огромными сверкающими звездами, — это немного помогало ориентироваться, держаться посередине реки.

В довершение по сторонам частенько раздавался тихий детский плач — никакой мистики, всего лишь кайманы, но сходство полное, привыкнуть невозможно. Как ни пшикали репеллентами, как ни укрывались накомарниками — особо настырная мошкара прорывалась к добыче и кусалась, как иголкой тыкала. Час за часом проходил в угрюмом молчании — о чем тут было говорить? — прерывавшемся лишь краткими репликами по делу: о коряге в опасной близости, о мели впереди…

— Стоп! — сказала вдруг Ольга. — Слышите?

Кацуба с похвальной быстротой остановил лодку, упершись веслом в толстый, выгнутый сук огромной коряги. Прислушался, пошарил по борту, отыскал кнопку и погасил фару. Тихо ответил:

— Кажется, катер… Но не похоже что-то…

В самом деле, странный бурлящий звук, порой переплетавшийся с храпением, скорее напоминал чуханье старой паровой машины. Лодку явственно качнуло на высокой волне, обогнавшей быстро приближавшийся предмет — и снова, и еще раз, волны набегали чередой, плеща и шлепая в низкий борт.

— Матерь божья… — прошептала Ольга.

Сначала Мазуру показалось, что он видит перископ подводной лодки — первая ассоциация, на какую наткнулось сознание. Но уже в следующий миг его с ног до головы прошила волна липкого, холодного ужаса, первобытного, старого.

Черный столб, высунувшийся из воды метра на четыре, — это от него разбегались волны — заканчивался огромной змеиной головой, глаза светились двумя зеленоватыми фонариками вроде тех, что горели на мачте «Хиггинса». Он попытался прикинуть длину чудовища — и не смог, сердце зашлось в непонятном, ни на что прежнее не похожем ужасе. Мазур далеко не сразу сообразил, что странное костяное клацанье — это стук его собственных зубов. Впервые в жизни зубы по-настоящему стучали от страха.

Пытаясь пересилить себя, он крепче сжал испанскую винтовку, большим пальцем левой давил на переводчик огня, и без того стоявший в положении «очередями», давил, давил — с трудом опомнился, палец соскользнул, потная ладонь легла под цевье…

— Не смей… — прошептала Ольга. — Бросится…

Посередине реки четко угадывались изгибы огромного тела — змея лежала на воде, поворачивая голову механическими движениями подъемного крана. Мазур так и не понял, то ли это он оглох от страха, то ли вокруг и в самом деле воцарилась тишина, заткнулись обезьяны, умолкли кайманы, их отсвечивающих красным глаз вокруг уже не видно…

Нет, не оглох. Лесная живность и в самом деле умолкла — появилась владычица, метров пятнадцать скользкого ужаса. Это было неправильно, человек не должен такое видеть, оно обязано было вымереть в незапамятные времена, оставшись лишь персонажем сказок о драконах и царь-змеях… но гигантская анаконда выглядела насквозь реальной, она лениво извивалась посередине реки в скудном свете звезд. Быть может, яркий фонарь ей показался глазом то ли достойного противника, то ли добычи…