– Что за фигню они там затеяли? – заорал Фил, хватаясь за голову.

Коринна бросилась в комнату отдыха, на ходу вытаскивая шокер. Джейк бежал за ней. Фил – возможно, более чувствительный к гулу, а может, просто напуганный – остался стоять, стискивая виски, как будто его мозг сейчас взорвется.

В комнате отдыха Коринна увидела детей, много детей. Даже Айрис Стэнхоуп, которая после сегодняшнего сеанса точно должна была отправиться на Овощебазу, была здесь. Они встали в круг, держась за руки. Гул сделался таким сильным, что у Коринны заслезились глаза. Ей казалось, будто пломбы вибрируют в зубах.

Вырубить новенького, подумала она. Козявку. Наверняка все это затеял он. Вырубить его, и безобразие прекратится.

Однако не успела она это подумать, как пальцы разжались и шокер выпал на ковер. За спиной у нее, почти тонущие в гуле, слышались крики Джейка. Он приказывал детям прекратить глупости и разойтись по комнатам. Чернокожая девчонка смотрела на Коринну и нагло улыбалась.

Сейчас я тебе так хлопну по щеке, что ты разом перестанешь улыбаться, подумала Коринна и занесла руку. Чернокожая девчонка кивнула.

Давай-давай, хлопай.

И другой голос подхватил: Хлоп!

И все разом: Хлоп! Хлоп! Хлоп!

Коринна Роусон принялась хлопать себя по щекам, сперва правой рукой, потом левой, все сильнее и сильнее. Лицо горело от боли, но она этого почти не ощущала, поскольку гул теперь превратился в мощный рев внутренней обратной связи.

Она рухнула на колени. Мимо пробежал Джейк с криком:

– Прекратите сейчас же, засранцы…

Его рука взметнулась, послышался треск электрического разряда: Джейк двинул себе электрошокером промеж глаз. Он враскоряку шагнул назад и тут же резко свел ноги, словно в диковинном танце. Глаза вылезли из орбит, челюсть отвисла, и он сунул шокер себе в рот. Треск электричества утих, однако результаты были видны. Горло раздулось, как пузырь. Из ноздрей на миг блеснул голубой свет. Затем Джейк рухнул ничком, заталкивая шокер себе в рот по самую рукоять; его палец продолжал судорожно давить на спуск.

Калиша повела детей в жилой коридор. Они шли цепочкой, держась за руки, как первоклашки на школьной прогулке. Фил-Мокрица увидел их и попятился, держа в правой руке шокер, а левой вцепившись в дверь кинозала. Дальше по коридору, между столовой и Палатой А, стоял, открыв рот, доктор Эверетт Хэллас.

По запертым двойным дверям Овощебазы с внутренней стороны забарабанили кулаки. Фил выронил шокер и поднял правую руку, показывая детям, что в ней ничего нет.

– Я вас не трону! – крикнул он. – Что бы вы ни затеяли, я вас не трону…

Дверь кинозала захлопнулась, отхватив ему три пальца и разом оборвав его крики.

Доктор Хэллас развернулся и припустил наутек.

Еще два красных смотрителя появились из комнаты персонала за лестницей в крематорий. Оба были с электрошокерами, оба бежали в сторону Калиши и вереницы детей. Перед запертыми дверями Палаты А они остановились, нанесли друг другу удар током и рухнули на колени. Обмены электрическими ударами продолжались, пока оба смотрителя не распластались на полу без сознания. Выбежали и другие смотрители, увидели либо почувствовали, что происходит, и отступили – некоторые по лестнице в крематорий (где был тупик, безнадежный во всех смыслах), остальные в комнату персонала или в комнату медиков за ней.

Давай туда, Ша. Авери смотрел в коридор, мимо Фила, который вопил, глядя на хлещущую из обрубленных пальцев кровь, и двух бесчувственных смотрителей.

Мы разве не хотим выбраться на свободу?

Хотим. Но прежде мы выпустим на свободу их.

Вереница детей двинулась по коридору к Палате А, туда, откуда шел гул.

«Не знаю, как они выбирали цели, – говорила Морин. – Я часто об этом гадала. Так или иначе, система работала, поскольку за семьдесят пять с лишним лет никто не сбросил атомную бомбу и не начал глобальную войну. Только подумай, какое это великое достижение. Да, некоторые говорят, что Бог нас бережет, другие – что дипломатия или «взаимное гарантированное уничтожение»… Я в это не верю. Нас бережет Институт».

Она снова отпила воды и продолжила:

«Детей они отбирали по анализу, который делают большинству младенцев при рождении. Мне не положено знать, что это за анализ, я всего-навсего экономка, мелкая сошка, но я не только стучала, но и слушала. И подглядывала. Это называется НФМ, что расшифровывается как нейротрофический фактор мозга. Детей с высоким НФМ отмечали, отслеживали, а со временем похищали и привозили в Институт. Среди них бывали даже шестнадцатилетние, хотя тех, у кого НФМ по-настоящему высокий, выкрадывают как можно раньше. У нас и восьмилетки были».