Ася вздрагивает, но тему не развивает. Мне нравится это в ней — не бить по больному и обходить острые углы.

— А вместе вы, значит, Гончие Псы? — Лукаво смотрит в глаза, проводя ладонями по плечам, поглаживая.

— Именно, — киваю, а она целует меня за ухом, — всю жизнь гонимся за чем-то, втянув животы и нюхая встречный ветер.

— Ты хороший человек, — вдруг говорит, заглядывая, кажется, в саму душу, а я сглатываю подступивший к горлу ком. — Я в это верю. А ты в это веришь?

— Рядом с тобой мне очень этого хочется.

— Я сегодня попросила маму выставить наш с мужем дом на продажу. — Кладёт голову мне на плечо и прижимается грудью, всё ещё обмотанной в простыню. Так странно сидеть в ночной тишине рядом с женщиной и просто разговаривать, очень необычное ощущение, почти уже забытое, а может быть, ни разу и не познанное. — Не хочу туда больше возвращаться, хочу начать новую жизнь.

Мне нравится, что она делится со мной сокровенным — тем, что мучает и болит.

— Тебе там было плохо? — Глажу её по волосам, целую в макушку, а она тихо вздыхает.

— Иногда хорошо, жизнь она ведь разная. Но однажды стало пусто и неуютно, и я рада буду избавиться от этого дома. Куплю себе квартиру на последнем этаже, с миленьким балкончиком, посажу цветы в широкие вазоны, поставлю в углу книжный шкаф и буду по утрам пить кофе, глядя на шумный город с высоты. Красотища… — мечтает, а я улыбаюсь. — Кофе, книжка, свежий воздух, цветы — что может быть лучше?

У меня самого именно такая квартира — на самом последнем этаже высотки, и я любил когда-то пить кофе, любуясь переменчивым небом. Тогда казалось, легко мог взлететь, только стань во весь рост, раскинь крылья, оттолкнись от балконных перил и вот он — полёт над бездной.

— Когда отдохнёшь здесь, я тебе кое-что покажу, договорились?

Молчу, что хочу привести её к себе, на последний этаж высотки. Пусть покупает свою квартиру, если хочет, но в моей, которую временами почти ненавижу, ей тоже найдётся место. В любое время дня и ночи.

— Люблю сюрпризы, — смеётся, а в голосе слышатся нотки чистого почти детского восторга.

Приподнимаю пальцами её подбородок и целую в губы. Поддавшись вспыхнувшему однажды огню, не могу и не хочу лишать себя удовольствия чувствовать эту женщину. Хочу, чтобы она была во мне, на мне — лишь бы рядом. Не знаю, как называется это чувство, что разбудила во мне Ася, но совершенно не возражаю. Давно уже не было настолько хорошо, а всё остальное пусть катится ко всем чертям.

— Запомни: ты хороший человек, мой Водоворот, — говорит, разрывая поцелуй. — Понял? — Когда киваю, серьёзно говорит: — Вот! И не вздумай когда-нибудь думать по-другому.

Одним движением срываю с неё простыню, а она смеётся, и смех её летит в темноту майской ночи, а я с ума схожу от какого-то дикого, животного желания — настолько глубинного и сильного, что ему невозможно сопротивляться.

— Ася, я не могу терпеть, — говорю, прикусывая кожу на её шее. — Я хочу тебя, как долбанный пацан.

— Я вся твоя, — кивает и снова тянется к моим губам.

— Блядь, Ася, я дурею от тебя.

— Я же твоя валькирия, да?

Ничего не говорю, просто поднимаю её, удерживая за бёдра, а член уже колом стоит, до такой степени я возбуждён.

Ставлю её на ноги, поворачиваю к себе спиной и заставляю взяться за перила. Чёрт возьми, эти ноги точно меня до падучей доведут — километр, наверное, длиной. Когда Ася прогибается в пояснице, покорная моей воле и готовая принять всё, на что хватит моей больной фантазии, понимаю, что пропал.

Делаю шаг назад, поднимаю упавшую простыню и одним движением отрываю широкую хлопковую ленту, потом вторую.

— Ты же помнишь, что должна мне доверять? — спрашиваю, приблизившись к самому уху. Когда выдыхает тихое “да”, завязываю её глаза, а она тихо охает. — Моя валькирия…

Она всхлипывает, когда провожу пальцами вдоль позвоночника, слегка царапая. Мои движения медленные и плавные, хотя только Один знает, каких усилий это стоит — не сорваться и не войти на полной скорости, точно товарняк в тоннель. Когда мои пальцы, почти помимо воли, достигают зовущей и манящей плоти, осторожно ввожу один палец, а Асю дугой выгибает. Не прекращая провокационных движений, которые и меня способны довести до инфаркта, покрываю поцелуями нежную кожу на плечах, а голова кружится от лёгкого аромата цветов и мёда.

— Держись крепче, — прошу, а Ася прерывисто дышит, пытаясь не кричать, но получается не очень: когда оргазм пронзает её тело, она почти плачет, чем подводит меня к той черте, за которой почти перестаю себя контролировать.

Эта женщина меня угробит.

Беру Асю на руки и несу обратно в домик, а она доверчиво прижимается ко мне, всё ещё слегка дрожа. Да, пусть я извращенец, но меня почему-то злит мысль, что мою валькирию может увидеть кто-то голой и возбуждённой. Кто-то, кроме меня, словно она моя собственность.