— Ну что же тогда получается? — всплеснул руками Нарзаль. — Мерзавцы какие шалят?

Я пожал плечами. Мне очень хотелось, чтобы все было именно так, но теперь, когда увидел эти знаки воочию, я уже не мог утверждать это с полной уверенностью, как делал в кабинете своего начальника. Нет, символы по-прежнему были мне не знакомы, тем не менее, они настораживали. А если добавить к этому ту четкость, с которой они были нанесены, тот факт, что ни один из них не повторился, то задача выходила-таки непростая.

Пока Драйзен перерисовывал символы, а корову погружали на вторую телегу, я, повинуясь чутью, прошелся вдоль пролеска и обнаружил кое-что интересное. Отпечаток подковы — на корове ее точно не было — еще достаточно свежий, телега по пролеску не проехала бы, а значит, не так давно рядом с местом преступления побывал всадник. И я был готов поспорить, что этот неизвестный был самым прямым образом связан с преступлением, а в случае проигрыша съесть свою шляпу.

Возвращались мы в усадьбу вдохновленные — барон отсутствием проклятья, а я заключениями, которые значительно сужали круг подозреваемых. Действительно, у преступника была верховая лошадь, он обладал достаточными знаниями, чтобы про вырезаемые им символы где-то прочитать, а если не прочитать, то придумать, что еще сложнее. То есть, это был обеспеченный и достаточно образованный человек. К тому же, жить он должен был неподалеку, и уметь обращаться с домашней скотиной. Неудивительно, что подозрения должны были пасть в первую очередь на членов семьи и соседей Нарзаля. Поэтому, получив предложение барона поужинать в кругу его семьи, отказаться я не мог.

— Вам письмо из Управления, милорд, — удивил меня Ганс, едва я перешагнул порог отведенной мне комнаты. А послание оказалось любопытным: в двух строчках мне сообщалось, что профессор Рагнум, которому я отправлял запрос, не отмахнулся от него, а, наоборот, заинтересовался настолько, что вознамерился лично прибыть на место происшествия.

«Значит, все-таки терровы демоны».

Это удручало, но с другой стороны, эту проблему можно было переложить на плечи специалиста, а самому заняться выяснением личности призывателя.

— Себастьяна, младшего, жалеют, — просветил меня камердинер, собирая к ужину.

— Вот как?

У барона, действительно, было два сына. Старший, лет тридцати, был женат, с отцом состоял в компаньонах, хотя занимался исключительно деловыми сделками. Младший же был оболтус, все мечтал проявить себя, но ему все время что-то мешало, отчего он к двадцати восьми годам так и жил на иждивении своего отца, а в данный момент и в отчем доме. Кроме этого, у барона обнаружилась племянница, как оказалось, бесприданница, что немедленно охладило своднический пыл моего камердинера.

— Отучился три года в университете.

«Вот-вот! Там и отыскал какой-нибудь позабытый всеми гримуар, заклинания из которого решил опробовать на папашиных коровах».

— Отчислили за неуспеваемость.

«Пока читал гримуар, позабыл про зачеты».

— Пробовал устроиться подмастерьем артефактору.

«Там и научился вырезать непотребства!»

— Подпортил несколько заказов, и прогнали. Со службой тоже не вышло. Грешат на то, что с детства был непоседливым мальчиком.

Я кивнул — кандидатура младшего балбеса казалась самой очевидной — однако зачем тому было рушить благосостояние отца, на содержании которого находился.

— Базиля тоже жалеют, — перешел Ганс к старшему сыну.

— Его-то за что?

— Взял на себя, говорят, все заботы. В город почти каждую неделю ездит, хлопочет.

Что же, в этом случае все тоже могло быть не так, как казалось. Кто знал, могло быть, что этот Базиль уже давно проиграл отцовские деньги в карты, а теперь пытался спрятать концы в воду.

— Жена его никому не нравится, — продолжил доклад камердинер. — Заносчивая, служанок бьет. Все в доме слова ей бояться сказать. Поговаривают, что и мужу спуску не дает. На драгоценности и наряды падкая.

«Может и подговорила мужа отца извести».

— А племянница? — поинтересовался я.

— Да что вам племянница?! Дева старая, бесприданница на побегушках у родни!

«И эта, должно быть, недовольна своим положением» — заключил я про себя.

Не сказал бы, что семейство Нарзаля встретило меня с распростертыми объятиями. Единственным исключением, кроме хозяина дома, была его супруга, добродушная на вид матрона, о которой, кстати, Ганс не сказал ни слова. Едва все сели за стол, она тут же окутала всех, словно патокой, опекой:

— Ах, позволь, дорогая Беатрисс, передать тебе шпината, — и заполняла она пустующую тарелку супруги старшего сына неприятного вида кашицей. — Обязательно попробуй пирог с крольчатиной, милый — обращалась она к младшему сыну. — Вам понравилась отварная телятина, господин Винтерфилд? — уже ко мне.

Надменная Беатрисс восседала за столом с таким видом, словно хотела показать всем, как далека от этого места, и может, действительно, мыслями находилась не в трапезной усадьбы деревенского барона, а на приеме какого-нибудь столичного аристократа. Супруг ее жевал все, что попадало на его тарелку, и казалось, даже во время семейного ужина подсчитывал в уме проценты со сделок. У младшего сына дрожали руки — явные проблемы с алкоголем — когда он брался за вилку. Племянница хозяина своим серым нарядом, прямой как палка спиной и непрестанно шепчущими молитвы губами напомнила мне мою бабушку по матери, тоже истую приверженцу Единого. Гадючье гнездо, как его охарактеризовал это с виду благополучное семейство мой камердинер, и мне показалось таковым, и походило, что единственными, кто этого не замечал, были хозяева дома.