Шрифт:
— Да? И как будем праздновать? — Пашка тоже бодрится, даже улыбается разбитыми губами, но глаза по-прежнему грустные.
— Ну, с таким лицом нас никуда не пустят, — говорю нарочито серьезным тоном и невесомым движение провожу пальцем по здоровенному синячищу под его левым глазом. — Поэтому отпразднуем скромно. Только ты и я!
Он ловит мою руку, и притягивает к себе. С наслаждение утыкаюсь носом в его плечо. С моих губ слетает выдох облегчения — Пашка успокоился.
— Только ты и я, говоришь?!
— Ага.
— Тогда пойдём со мной в душ? — лукаво улыбается, хотя знает, что я не соглашусь.
— Нет уж, — отодвигаюсь подальше, изображаю на лице возмущение. Будто он что-то противозаконное предложил.
— Но я хочу свой приз, — Пашка надувает и без того припухшие губы. Встаёт с лавочки, быстрым движением срывает с рук наполовину размотанные бинты, потом так же быстро избавляется от шорт и трусов, совершенно не стесняясь, демонстрирует мне своё достоинство, берёт полотенце и очень сексуальной походкой удаляется к душевым. Они, слава Богу, смежные с раздевалкой, и не надо выходить в коридор. Хотя я думаю, Пашка и это смог бы сделать.
— Я тебя жду, Милк-Милк, — слышу его голос, а потом включается вода.
— Нет, я не пойду, — говорю себе под нос. Скрещиваю руки на груди. Пригвождаю себя к лавочке и стараюсь не думать об абсолютно голом парне под струями воды.
Смотрю на дверь. А вдруг кто-нибудь зайдёт? А она даже не запирается.
Нет, нет, определенно не пойду.
— Вот блин, — вскакиваю, срываю с себя одежду и уже ни о чем не могу думать. Только о его жарком дыхании, сильных руках, а уже через минуту и о крепком мускулистом теле, которое вжимает меня в полупрозрачную стенку душевой кабинки.
Чуть больше трёх лет назад
Паша
— Сколько до боя?
— Три месяца.
— Сколько тебя не пускают на ринг?
— Глеб Иосифович, вы знаете, сколько.
— Отвечай!
— Восемь месяцев, — говорю сквозь зубы.
— Ты знаешь, почему? — врач одаривает меня тяжёлым взглядом.
— Я думаю, в этом здании все знают, почему. Потому что я чёртов псих! И как говорит Иваныч — совершенно не готов.
— Тогда скажи мне, почему ты не готов? — снова испытывающий взгляд врача. — Говори, Паш. Сергей Иванович не узнает о нашем разговоре. Я же обещал сохранять конфиденциальность. Дело в Милле?
— И да, и нет, — тяжело вздыхаю.
— Сколько вы уже вместе? Больше полугода?! Что не так?
— Всё так, — снова вздыхаю, — я счастлив. Правда. И Милла, я думаю, тоже. Просто… счастье, оно так не стабильно… оно такое хрупкое.
— Я не понимаю твоих страхов, Паш, — теперь вздыхает Глеб Иосифович.
— Я сам ни черта не понимаю. Знаю только то, что хочу для неё всего и сразу, даже луну с неба. А ничего не могу дать.
— Дело в деньгах? В спонсорах?
Я просто киваю.
— Сколько их осталось?
— Иваныч сказал, что вчера в его клуб поступила приличная сумма денег за одного подающего надежды боксера. Их внесли за Руса. И это был мой спонсор, — запускаю руку в волосы и тереблю их в нервном жесте. Вздыхаю. — Я так понимаю, у меня больше нет спонсоров.
— Будут другие, — заявляет врач-психолог.
— Но Милла?! Я не смогу обеспечить её жизнь. Скоро нас из квартиры попросят, — и так живо я себе это представляю, что от злости и безысходности бью со всей силы кулаком по столу.
— Не заводись раньше времени, — повышает голос Иосифович.
Наш разговор прерывает настойчивый стук в дверь, а потом она отворяется.
— Можно к тебе, дедушка?
Врач смотрит на то, как в кабинет входит парень приблизительно моего возраста, и на лицах обоих расплываются теплые улыбки.
— Заходи, Филипп. Хочу познакомить тебя с нашим чемпионом.
— Знаю-знаю! Павел Бесов! Рад, наконец, познакомиться! — тут же говорит парень и тянет мне руку для пожатия.
Я незамедлительно встаю и отвечаю на жест.
— Филипп Романов. Можешь звать меня Фил, — представляется с лёгкой улыбкой, кивает в сторону Глеба Иосифовича, — я его внук.
— Можно просто Паша.
— Я твой поклонник, — улыбается парень. — Ни одного проигрыша и все победы с нокаутом — это, конечно, круто.
От таких похвал как-то даже неловко.
— Я не просто так позвал своего внука, — вклинивается врач. — Садись, Паш. Садитесь оба.