Шрифт:
— Ладно, я понял, — останавливаю девушку. Не хочу всё это слушать. Даже мысли не допускаю, что Милла своим поступком предала меня. — Прошу тебя, Маш, если она позвонит, поговори с ней. Скажи, что я без неё не могу.
— Хорошо. Но уверена, она мне не позвонит.
— Почему?
— Не все готовы услышать правду, а я сказала ей правду. Неважно, — вздыхает, — в общем, мы поругались, и я последняя, кому она позвонит, — снова грустный вздох, — береги себя, Паш, и подумай лучше о работе. Милла взрослая девушка, сама должна понять, что ей нужно. Насильно, как говорится, мил не будешь.
— Я тебя понял.
— Пока, Паш. Заезжай в зал, не пропадай.
— Хорошо, — говорю и тут же отключаюсь.
Какой к черту зал? Иваныч, наверное, мою рожу даже видеть не хочет.
Со злостью сжимаю телефон и слышу, как трещит пластик. Замахиваюсь, хочу, чтобы он врезался в стену и разлетелся на миллион осколков, но снова себя останавливаю. Падаю на кровать, разглядываю потолок. Пытаюсь собрать все мысли, витающие в голове, в одну кучу. В большую такую кучу. Но у меня ничего не получается.
Что делать? Бежать на вокзал? Садиться на поезд и ехать вслед за Миллой? Умолять её вернуться? Или бежать в «Валхалу» и расторгать договор и только потом ехать за Миллой? Может, Влад прав, и она вернётся, только если я закончу с боями?
Но я готов закончить, если это то, чего она хочет.
Рывком сажусь. Набираю заветный номер. Зажмуриваюсь, пока слушаю гудки.
— Алло, — слышу её грустный голос, прежде чем отчаиваюсь окончательно.
— Милл, — я вскакиваю от неожиданности. — Ты наконец ответила! Что происходит, Милл? Поговори со мной!
— Я в поезде. Еду домой, — потом немного тише добавляет. — К маме.
— Это я уже знаю. Но вот почему-то не от тебя, — слова звучат как обвинение, и я осекаюсь. Хлопаю себя по щеке, усмиряя поток мыслей. — Почему ты уехала?
— Я сказала тебе, Паш, я устала. Хочу погостить у мамы, она давно звала меня, то есть нас… Но ты сейчас, наверное, очень занят и всё равно не смог бы поехать.
— Ничего я не занят, — говорю, не подумав.
— Да? А как же бои? И эта твоя Лика? — теперь она говорит с упреком.
— Лика мне никто. У неё просто фантазия богатая, вот и навыдумывала себе черт знает чего.
— Ты заключил контракт? — Милла больше не ходит кругами и задаёт самый главный вопрос.
— Да, — мой голос предательски дрожит.
Тишина на том конце провода пугает.
— Милк-Милк? Не молчи, прошу тебя. Что ты хочешь? Хочешь, чтобы я ушёл из «Валхалы»? Я уйду, ты только скажи…
— Паш, я, — замешательство, — … я не могу тебя о таком просить…
— Так и не проси. Ведь для нас с тобой ничего не поменялось. Какая разница, чем я зарабатываю на жизнь?
— Разница есть. Большая. Я переживаю за твою жизнь и верю, что там тебе не место.
— Хорошо, тогда я уйду, — когда говорю, искренне в это верю. Буквально каждому слову. — Ты вернёшься?
Снова молчание. Замираю посередине комнаты.
— Я не вернусь, — после короткой паузы. Это «я не вернусь» — такое тихое, и мне кажется, что это просто какие-то помехи, сбой. — Я не вернусь… пока, — нет, это не сбой связи, это сбой всей моей жизни, — мне нужно подумать и побыть вдали от тебя.
— Милл, ты серьёзно? — не верю своим ушам. — Что я буду делать здесь один, без тебя? Не хочешь приезжать, тогда я сам за тобой поеду. Сейчас же прыгну в машину или в поеду, — непроизвольно мой голос повышается, и я уже не могу сдерживать весь свой пыл. — Ты не можешь так просто отказаться от нас. Милк-Милк, прошу, скажи, что ты пошутила. Я не понимаю… Чёрт, — пинок приходится по кровати, но я, не рассчитав силу удара, расшиб пальцы в кровь, — вот чёрт, — сажусь, хватаюсь за ногу. Со стороны, наверное, выгляжу полным придурком.
— Паш, что происходит? — взволнованно спрашивает Милла.
— Ничего, — продолжаю чертыхаться, но уже про себя. — Немного поколотил мебель, — выжимаю поддельный смешок. Но весело, похоже, только мне.
— Ладно, Паш, созвонимся позже, — она хочет закончить разговор. — Я всю ночь не спала и сейчас жутко устала.
— Да, конечно, прости меня за это. Ты ждала меня, а я…
— До связи, Паш, — обрывает мои жалкие извинения.
— Обещаю тебе, я всё решу с «Валхалой», сегодня же, — успеваю сказать, прежде чем Милла бросит трубку. — Обещаю, — говорю в пустоту самому себе.