Двое знакомых стражников, слегка бледные с лица. И ещё один мужчина, скорее всего, маг. Сурового вида, моложавый, остроглазый, с ассирийской бородкой, в узорчатом кафтане поверх длинной хламиды, в высоком белом тюрбане. Прощупывает взглядом камеру, затем удостаивает вниманием и меня, и, наконец, нехотя разжимает губы, как будто говорить со мной — обуза неимоверная.

— Али — твоя работа?

— Не понимаю! — удивлённо говорю я, должно быть, не слишком убедительно.

— Что ты с ним сделала? — требовательно вопрошает маг. Поведя плечом, честно отвечаю:

— Да я его и пальцем не тронула. А что случилось-то?

Он с неудовольствием поворачивается к тюремщикам.

— Али умер здесь? Отвечать!

— Ник…никак нет, господин Тарик. — Один из стражей бледнеет ещё больше, судорожно сглатывает воздух, потом багровеет.

— Что же вы мне голову морочите? Как всё было?

— Ну, только он, значится, девку эту выпорол…

Маг стремительно оборачивается.

— Эту? — зловеще спрашивает. — Вам разве её пороть приказывали? Вам было велено припугнуть слегка обеих, а вы что натворили? Хозяйское имущество не бережёте?

— Ви… виноваты, господин Тарик. Это ж всё Али, дурак, обкурился, поди, а когда за кнут взялся — оз… озверел совсем. В раж вошёл…

— В раж? — Маг отталкивает с дороги тюремщика, входит в соседнюю камеру, внимательно осматривает девушку, подойдя вплотную, даже, как мне кажется, обнюхивает. Потом осторожно возлагает руки на поникшую голову. И вдруг у меня замирает сердце. Я поспешно отворачиваюсь, чтобы никто не заметил страха в моих глазах. А вдруг он сейчас считает её память? Ладно, если ничего не поймёт, как и она, а если различит что-то большее?

— Идиоты, — слышу я. — Допустим, Али обкурился, а вы куда смотрели? Вы что, не помните, скольких он тут уже запорол? А это что?

Я скашиваю глаза. Оказывается, маг задел ногой связку со шпильками, валяющуюся на полу. Один из стражей громко икает от страха. Даже на расстоянии мне видно побелевшее в ярости лицо Тарика.

Сделав вдох, он берёт себя в руки. По-видимому, стражи — тоже хозяйское добро, разбрасываться которым неразумно.

— Как его прихватило, я разглядел, — сдержанно говорит он. — Что было дальше? — И, нагнувшись, поднимает связку. Небрежно вытаскивает одну из длинных заострённых палочек. — Я спрашиваю — дальше что? Почему вы завопили, что его убила Обережница? Где он умер? — неожиданно рявкает он.

— В ка…караулке, го… господин Тарик, — смиренно отвечает тюремщик. Второй продолжает икать.

— Значит, ушёл на своих ногах. А потом?

— А по… потом свалился на лавку и выть начал. И всё за сердце держался. И умер потом.

— Идиоты, — повторяет маг уже спокойнее. — Причём здесь эта баба? В ней магии ни капли нет. Ты! — он кивает тому, с кем разговаривал, — ты, вроде, как покрепче, снимай эту девчонку с привязи, отнесёшь её назад в гарем. Ты! — это второму. — Открывай! — Показывает в мою сторону. — Цепь сними. И поговори мне ещё, — добавляет угрожающе, хотя кроме икания страж вряд ли может изобразить ещё что-то.

Тюремщик кидается к двери. Пока он слишком сильно и долго гремит ключами, разыскивая нужный экземпляр, пока пытается вставить его в скважину, пока несколько раз роняет и поднимает весь комплект, маг мрачно следит за тем, что происходит по соседству.

— Аккуратней, — брезгливо замечает, когда первый страж взваливает на плечо бесчувственную девушку. — Смотри, как несёшь. Добавишь по дороге синяков — господину Омару это не понравится.

Тюремщик, вышагивая, словно по струночке, осторожно проносит мимо него девушку. Скептически покосившись на бестолковую суету икающего до сих пор второго стража, Тарик взмахивает рукой. Язычок замка в двери и железный браслет на моей щиколотке клацают одновременно. Демонстративно растерев натёртость на щиколотке, встаю, иду на выход. И — вот проклятая стыдливость — заодно сжимаю остатки пальцев правой руки в горсть. Не желаю светиться.

Маг не спускает с меня глаз. И стоит мне с ним поравняться — хватает мой кулак и разворачивает. Что, полюбоваться захотел? Сердито вырываю руку.

Он молча кивает на лестницу невдалеке, где дожидается первый страж с девушкой на плече. Видать, хоть и получил приказ от мага, хоть и должен подчиняться, а есть ещё распоряжение — за мной присматривать, вот он и отрабатывает. Тарик пропускает меня вперёд, кидает оставшемуся стражу:

— Сзади!

Так и приходится мне, чувствуя лопатками его недружелюбный взгляд, идти вдоль недлинного коридора, в котором камер, подобных моей, натыкано ещё штуки четыре. Солидно строил хозяин, с размахом. Ишь, сколько у него игровых комнат…

Тот, кто впереди, распахивает дверь, и я от неожиданности зажмуриваюсь, пытаясь прикрыть глаза ладонью. После сумрака подвала дневной свет ослепляет. Меня не слишком сильно подталкивают в спину, потом выводят на открытую галерею. Воздух горяч, как в сауне, полуденное солнце выжимает невольную слезу, и я замедляю шаг, опасаясь сослепу налететь на перила или вписаться куда-то не туда. Тюремщик, тот, что сзади, осмелевший на свету, недовольно бурчит, но маг шикает на него. И даже, когда мы спускаемся по очередной лестнице, поддерживает под локоть, правда, без особого почтения, так, для страховки. Видимо, надо доставить меня куда-то в целости и сохранности, вот он и старается. Обогнув какую-то башню, мы останавливаемся перед высокой дверью в ещё более высоком глухом ограждении. Дверь, хоть и обита по дереву железными пластинами, но украшена затейливым растительным узором, поочерёдно перебегающим с морёных досок на металл, и даже шляпки гвоздей пристроены в этом орнаменте в определённом порядке, вливаясь в общую картину.