— Т-с-с… Я не совсем уверена. Подождём.

Я слышу Акару слово издалека. Ветер сновидений подхватывает и уносит меня в светлую обитель, где несть ни огневиков, ни древних проклятий, ни обжигающих файерболов.

***

— Ива-а! — меня ласково гладят по щеке, чешут за ушком, щекочут шею. — Ива, душа моя, просыпайся!

Открывать глаза лениво. Шевелиться лениво. А уж о том, чтобы подняться и идти куда-то на всеобщее обозрение, даже думать не хочется. Может, ну их, в самом деле? Они с меня, как Мага сказал, всё считали — и будет с них, этих Судий… Всегда удивлялась своей способности моментально вспоминать, едва проснувшись, где я и что со мной перед сном приключилось.

— Вставай, солнце! — более строго окликает Николас. — Ива, совсем немного — и тебя оставят в покое, я уже договорился. Но прийти на Совет нужно. Давай-давай, я же знаю, что ты меня слышишь, мой маленький упавший листик!

Не поднимая век, улыбаюсь. Надо же, вспомнил наши ночные купания! Так и быть, родственник, пойду, но только ради тебя. Сколько ты тут высидел, не шелохнувшись, чтобы меня не потревожить, не буду же я неблагодарной! Открываю глаза и увязаю взглядом в густом сумраке. Полчаса, говорите? Да уже вечер!

— Мы заставили Совет пересмотреть планы, — гордо сообщает Николас. — Сортировка пленных закончилась, сейчас идёт основная часть разбирательств. Нас пригласят, когда понадобимся. Хочешь есть? Можно попросить что-нибудь поискать, наши люди здесь уже освоились.

При слове "есть" желудок скручивает, а во рту ощущается привкус желчи. Судорожно сглотнув горькую слюну, передёргиваю плечами.

— Брр. Не хочу. — Сажусь на скамейке, поджимаю ноги. — Знаешь, Ник, меня всё время преследует запах палёного мяса. Там, на площади, когда Рорик защиту включил — а в кругу остались циклоп и ламии. Горели они.

Он кивает.

— Видел. Пацан твой тоже дал с себя хронику считать, только не особо я там чего унюхал, но ты ж у нас запахи слишком хорошо чувствуешь. Что, так и до сих пор?..

— До сих пор. Меня уже тошнит от него, представляешь? Что-то нервное, должно быть.

— Ну да, конечно, нервное. — Он пытливо в меня вглядывается, как-то по-новому, словно впервые видит. — Пройдёт. Родственница, ты как насчёт того, чтобы себя в порядок привести? Растрепалась вся со сна, а у меня даже расчёски нет; и умыться тебе не помешало бы. Здесь неподалёку есть местечко…

— Одно местечко мне точно нужно, — отвечаю угрюмо. — А больше ничего.

— У-у, — говорит он озабоченно, — ежели женщина перестаёт обращать на себя внимание, это плохой признак.

— Ник! — закипаю. — Я сегодня убила нескольких человек, понимаешь? Сознательно. Хотела этого. Я, которая за всю свою жизнь могла разве что наорать на кого-нибудь! — Голос у меня начинает срываться. — Мальчика c его матерью прихлопнула, понимаешь? — Уворачиваюсь от попытки трогательно меня обнять. — Может, это для вас, мужчин, привычно убивать, но не мне. Да плевать, как я выгляжу и что обо мне подумают!

— Ива… — Он всё-таки меня перехватывает, притягивает к груди, сильно, но в то же время бережно. — Ну да, я же мужчина, большой и грубый, и как-то об этом не подумал. Но всё ведь по справедливости, разве не так? Любому тяжело впервые убить, не только женщине, однако скажи: разве не по приказу Омара тебя тут гнобили, пальцы резали, хотели использовать? Уж извини, что я так прямо. — Вздыхаю. — У тебя на глазах сожгли человека, живьём, помнишь? — Меня опять передёргивает. — Прости. Много чего за этим Верховным собралось, так что не сомневайся — правильно ты припечатала его, и приспешников. А тот охранник, который порол девочку? Помнишь, сколько там, в камере было клещей? И ручки у них блестящие, отполированные, сразу видно рабочие. Ну? Тяжело, Ива, кто ж спорит, но зло нужно наказывать. Считай, что ты за всех расплатилась, кого до тебя замучили.

— Расплатилась… — Я отстраняюсь, хочу пригладить волосы рукой, но, вспомнив о беспалости, поспешно прячу её за спину. — А ребёнок?

Впервые вижу у Николаса такие колючие глаза. Прямо как у его младшего братца, когда тот не в духе.

— А ребёнок этот, душа моя, останься жив — и лет через десять начал бы охоту на тебя и наших девочек, — говорит жёстко. — Или ты думаешь, Омар на ночь рассказывал ему хорошие добрые сказки? А безутешная вдова на другой день после смерти мужа подослала бы к тебе отравителей или просто убийц. В который раз за сегодня спрашиваю: сколько тебе лет?

Кажется, даже Тёмные рыцари посматривают неодобрительно. И действует на меня отрезвляюще не столько логика, пусть и жестокая, сколько преображение вечного балагура и бабника в сурового обвинителя. Я, конечно, знаю, что он далеко не всегда такой легкомысленный, как кажется, но не готова увидеть его в такой ипостаси.

— Наверное, ты прав, — говорю после паузы. — Да и я, собственно, всё понимаю. Просто хотелось выговориться. Извини. — И вдруг некоторое обстоятельство заставляет меня нервно заёрзать на скамье. — А всё же мне бы надо разыскать… ну, сам понимаешь… — Начинаю смущаться.