«Я бы прямо спросила Федьку: «Тебе скучно? Так сделай нашу жизнь более интересной. Осчастливь детей. Кто тебя должен развлекать? Задайся этим вопросом и будешь вознагражден любовью детей. Или ты и в этом деле хочешь быть на всем готовеньком?»

«Я – эмоциональный центр нашей семьи, но за домашними делами у меня остается мало свободного времени, поэтому мне мужа хотелось вовлечь. Я считала, что бороться с недостатками менее перспективно, чем взращивать и развивать достоинства. Но не тут-то было… Он был глух и слеп к моим просьбам, доводам, к моим желаниям. Странное категоричное неприятие всего, что касается семьи… Я пыталась взывать к его отцовским чувствам. Так нет же: «Шиш тебе с маслом! – так свекровь моя обычно говорит. – Зашивайся, но сама отдувайся». Не хочет Федя участвовать в жизни семьи. Только присутствует и пользуется. Ни души наши не совпадают, ни тела… Ему претит – как он выражается – моя материнская гипертрофированная любовь вне реального поля, мое еврейское кудахтанье над детьми. Укоряет за повышенное внимание к ним. «Мне больше любить стирки и мытьё полов, чем наших малышей?» – спрашивала я мужа, намекая на его излишнюю щепетильность в вопросах чистоты, которая в нем проявлялась только в требовании постоянно и тщательно прибирать за ним. Сам-то он неаккуратный, но пальцем не шевелит, чтобы что-то сделать для создания себе комфортного условия существования.

Федора я своей заботой не обделяла. Даже наоборот. Он для меня как самый трудный ребенок. Но ему все мало, потому что он не ценит моего внимания. Такие вот у нас с ним расхождения... И получается для него «ярким» и запоминающимся только время наших ссор, которые сам же и разжигает. Как-то опять пришел домой злой, раздраженный, наорал на всех. Молча поужинали. Федя отдохнул, пока я возилась на кухне. И тут я говорю ему: «Твое поведение ни с чем не сообразуется. Разве усталость достаточная причина для того, чтобы кричать на детей, доводить их до слез? Это как молитву произносить, топая ногами. Сдерживайся, береги их нервную систему. Наши ошибки возвратятся к нам бумерангом. Сегодня ты кричишь на них, а завтра они могут тебе ответить тем же. Может, придумаешь другие способы общения? Я хочу оградить от будущих проблем и детей, и тебя». И как ты думаешь, что он мне ответил? «Мне в голову не приходят такие идеи и отговорки, которые ты не восприняла бы в штыки. У меня фантазии не хватает придумать. Сама сочини. Какой вариант легенды ты бы выбрала?»

«И конечно, на лице ни тени понимания своей вины», – уверенно заявила я.

«Ты бы слышала, каким тоном он это произносил! Сколько в нем было сарказма и пренебрежения. В глазах сквозил отблеск злой усмешки и гордыни. Вот, мол, Я какой умный! Он считает подобное поведение нормальным. Воображает, что я должна ценить его юмор и не держать на него зла, потому что понимание юмора обязано побеждать обиду. Только что-то за ним подобного умения я не замечала. Тем более что и эти слова не из его копилки. У какой-нибудь из своих «дамочек» позаимствовал. Я пыталась не реагировать на иронию Феди, внушала себе, что муж так неудачно шутит. Не всем дано. Но мое молчание только разжигало его желание злее зацепить, больнее уколоть. Как-то не выдержала и сказала: «Ты думаешь, я не могу иронизировать, как ты? Я просто не позволяю себе быть грубой и бестактной. А ты говоришь любую гадость и пошлость, а потом утверждаешь, что это была шутка. Наверное, таков мужской юмор, но не забывай, что я женщина и твои слова не по адресу».

Дети подрастали. Я стала водить их в кружки, студии, сама с ними занималась и мужа пыталась за собой повести, как в игру втянуть. Я объясняла ему, что этим мы не отдаляемся друг от друга, а сплачиваемся. Просила больше уделять времени детям, потому что семья – самое дорогое, что есть у человека. Но он ничего не хотел делать для нас. Глухая стена его безразличия разделяла нас. Видно, не хватило у меня гибкости или красноречия, чтобы втолковать, увлечь. Ему проще было в дурь, в грязь лезть. Легче обвинить меня в том, что я своими заботами убиваю в нем радость, опускаю с небес на землю, не позволяю быть счастливым. Справедливости ради замечу: случалось иногда вместе куда-нибудь выбраться, если его желание совпадало с моим. Но так редко! А когда я узнала… так он и вовсе перестал интересоваться семьей».

«Чувствую стойкий, густой, настоянный на неудачах запах разбитых надежд. Но нам не привыкать воевать!» – Я попыталась своим оптимизмом отвлечь Эмму от грустных мыслей, но, не достигнув результата, вскипела:

«Не хочет семьей заниматься? Ты везешь, он погоняет. Начальник, черт его побери! Ха! Он занят своим «огромным» внутренним миром. Какой «творческий» человек! Он и не думает ослаблять удавку на твоей шее. И, если уж быть совершенно точной, только затягивает ее, подсовывая тебе все новые виды работ: то ремонт, то сад, то огород, да еще ищет, в чем бы еще тебя обвинить. Я бы сказала Федьке: «Дорогой, пора раскрыть свои намерения. Сформулируй свое жизненное кредо. Что, трудно вынимать смысл оттуда, где его нет? Тогда проваливай, да побыстрей!» Я бы не оставила ему выбора».

«Этими вопросами нам надо задаваться до свадьбы, – грустной молчаливой усмешкой отреагировала Лена на рассказ Инны. – …И в работе, и в похвальбе нет тебе равных, подруга!»

– Еще Конфуций предупреждал: «Остерегайтесь тех, кто хочет вменить вам чувство вины, ибо они жаждут власти над вами». – Это Жанна сделала свою умную врезку в осмысление рассказа Инны. – Аня, ты хотела бы власти?

– Если только для того, чтобы помогать детдомовским детям.

– Тебя бы в депутаты.

– «Федя не хочет замечать свои недостатки и не терпит напоминания о них. Говорить об его ошибках, что злую собаку против шерсти гладить. Но я же свои не скрываю и стараюсь изживать. Только он все равно придирается к мелочам, под лупой выискивает недочеты, изъяны, и, если не находит, приписывает мне придуманные, чаще всего свои. Он не догадывается, как огорчительны для меня любые его нечестные замечания или не видит в этом ничего дурного?.. А попробуй я его тронуть за дело… Какой-то рок висит надо мной. Как же все это хочется поскорее забыть!»

«Но нет покоя голове в венце» беды», – посочувствовала я подруге.

«Иной раз задумаюсь… Может, Федя все понимает и умышленно себя так ведет?» – в который раз спрашивала меня Эмма с болезненным надрывом.

А я уходила от ответа. Не добивать же ее? Я о другом ей говорила:

«Красота семейных отношений дарит людям желание жить и радоваться. А Федька в домашнем счастье не нуждается. Ему хватает радости на стороне и любви к матери. Он так и не понял, что любовь к жене, детям и матери – разные сферы чувств, разные потоки энергии, перемещающиеся по отдельным «трубопроводам» души. Они не перемешиваются и не сливаются. Любовь к своей семье не уменьшает любви к матери. Их нельзя сравнивать, приравнивать, ни делить, ни складывать. Меняться может только количество, но не качество внимания. Меня поражает его незнание простых житейских истин. Это не говорит в пользу его ума».