Мне до боли в сердце и глупых слёз нравится, когда она снова становится такой, какой была много лет назад: ласковой, спокойной и заботливой. До всех срывов, многочисленных истерик и горстей успокоительных, без которых не умела ни жить, ни спать.

— Пей, — заявляет, ставя передо мной огромную кружку, до краёв наполненную ароматным горячим какао. — Владислав прав: светишься вся. Моя воля, осталась бы я здесь до тех пор, пока не заставила тебя щёки наесть. Пухлые, как у хомяка.

Пока пью, на меня сыпятся вопросы, как из рога изобилия: как питаюсь? не обижают ли меня на работе? удобно ли добираться до магазина? не пристаёт ли кто? не болею ли? И так далее и тому подобное — без конца и края.

Предельно честно отвечая на каждый, понимаю, что всё это — лишь вершина айсберга. По-настоящему маму волнует вовсе не это, но помалкиваю, зная, что в итоге она не выдержит.

Как в воду глядела.

— С Владиславом вы, значит, работаете вместе, — замечает задумчиво, а я киваю.

Молчу. Жду дальнейшего развития событий. Особенно усиленно молчу о том, что мы не только работаем вместе, а ещё и живём, засыпая и просыпаясь в одной кровати, но эта информация точно не для маминых ушей. Хотя, возможно, она догадалась, но всё-таки лучше буду помалкивать — от греха подальше.

— Хочешь я тебе расскажу одну историю, о которой ты точно не знаешь? — внезапно предлагает, внимательно глядя в мои глаза.

— Конечно, — делаю ещё один большой глоток, чтобы скрыть растерянность. — Ты же знаешь, я люблю твои рассказы.

— Это не очень красивая история… — начинает мама и мрачнеет. — Впрочем, она касается твоего отца, потому… эх, ладно.

Я сжимаю под столом кулаки, а ногти врезаются в кожу, но эта боль помогает сконцентрироваться. А мама тем временем продолжает:

— Однажды мы с твоим отцом гуляли в парке. Ну, юность, любовь, поцелуи под Луной — неважно. Отец твой отошёл нарвать мне цветов с клумбы, а я осталась сидеть на лавочке. И ко мне пристали трое отморозков. Хотели ограбить или изнасиловать — не очень-то и важно. Может быть, вообще и то и другое. Какая нынче уже разница? И знаешь, кто меня от них спас?

— Почему-то кажется, что не отец.

И я очень удивлюсь, если ошибусь в своих выводах. Нет, отец — человек неплохой, в чём-то даже правильный, с кое-каким кодексом чести, верный идеалам и своим друзьям. Жаль только, что в своде его “мачистых” правил настоящего мужика не так уж много пунктов отведено семье.

— Правильно кажется, — горько усмехается мама и морщится. — Я начала кричать, звать на помощь, вырываться, потому меня услышал патруль ППС. Придурков спугнули, меня успокоили, а отец твой, как оказалось, ничего не слышал. Представляешь? Не слышал он. — Зябко поводит плечами, а в глазах грусть и сожаление. — Самое страшное и противное во всей этой ситуации, что я поверила. Не знаю, где были мои мозги или глаза, но я поверила. И очень долго ещё скакала на этих граблях.

— Я понимаю.

— К счастью, нет. И, надеюсь, никогда не прочувствуешь на своей шкуре, что такое быть одержимой тем, кто тебя ни во что не ставит и с особым удовольствием вытирает ноги, — снова горестно вздыхает и растирает ладони, будто бы пытаясь согреться. — Впрочем, если кто и знает, какой я была дурой все эти годы, так только ты.

— Ладно, мамочка, не бери в голову, — прошу, касаясь пальцами её руки, а она сжимает мою в ответ и грустно улыбается.

— Знаешь, я, когда увидела Владислава: как он лихо того наркомана скрутил, подумала, что вот такой мужик достоин любви.

Внутри разливается обжигающее тепло от понимания, что мама оценила, насколько хорош мой Влад. И пусть я пострадала и теперь вынуждена куковать в четырёх стенах, мне радостно.

— Такой точно не будет прятаться в кустах, когда его девушка в опасности, — улыбается мама и доливает в мою кружку остатки какао. — Наверное, тебе с ним повезло.

— Наверное, — пожимаю плечами, кусая щёку изнутри, чтобы не рассмеяться от обжигающего счастья. — Кстати, мама!

— Чего такое? — удивляется и ёрзает на стуле.

— Ты какая-то не такая… спокойная, улыбаешься много. Что-то случилось?

Мама отводит взгляд, а я чуть не подпрыгиваю на месте от любопытства. Что-то эта женщина скрывает, и мне дико интересно, что именно.

— Да ерунда, ты смеяться будешь.

— Влюбилась, что ли? — выдаю самую очевидную из версий, но мама отрицательно машет головой и даже руками всплёскивает, мол, глупости. — Тогда что?

— Эх, ладно, — улыбается, а я усиленно перебираю в голове подходящие варианты. — В общем, неделю назад приходил твой отец. Хотел помириться, долго убеждал, что нам просто необходимо сойтись снова, ибо мы родные люди, у нас есть дочь. Дочь! — мама возмущённо хлопает рукой по столешнице. — Лучше бы он о тебе вспоминал чаще, пока всех баб в городе окучивал, козёл. Когда ты нуждалась в нём и плакала украдкой.

— Мама, не зацикливайся, — прошу, не давая ей впрыгнуть на любимую лошадку. — Дальше что?