Второй долетела пума с эльфом и сразу запрыгнула на крокодила. Эльф спешился и сел на диванчик к Лите. Третьим до нас дотопал страшный мужик и вслед за собакой уткнулся в Аргументика. Только не носом, а рукой. Похоже каменюки общались через прикосновение.

Мимо нас прошуршали все крокодилы каравана, а два синих чудовища продолжали держать меня за ногу. Что-то стремно совсем. Я вежливо покашлял. Неожиданно синяя борзая оторвала нос от Аргумента и унеслась большими скачками к палаткам. Мужик задержался на четыре секунды, но тоже отпустил и потопал за ней. Это они пообщались с малышом и отвалили, не обратив на меня никакого внимания?

— Эй, что это было, Аргументище?

— Да ничего. Они хвалили свои формы.

— В смысле предлагали тебе стать собакой или атлетом?

— Пап, они очень тупые. Мне совершенно не нравятся взрослые.

— Не очень митингуй здесь, я тоже взрослый.

— Ты не взрослый. Ты общий.

— Вот так. Общий значит.

— Да. Я тоже не ребенок. Я тоже общий!

— Система назвала тебя «каменюка мыслитель».

— Что такое система?

— Потом расскажу. Видишь, к нам гость.

Пока мы зависали на пригорке, караван добрался до палаток. Там принимали раненых и обнимались. К нам же летела пума с эльфом на спине. Генерал, небось. Пума значительно ниже носорога и первое что сделал эльф — соскочил с морфика и жестом предложил мне встать рядом. Почему нет.

Я спрыгнул с Чапы. Чапа вопросительно развернул одно ухо в мою сторону, и я хлопнул его по крутому бочку:

— Гуляй.

Пума тут же превратилась в мягкое кресло с длинной спинкой. Черный эльф аккуратно снял перевязь с мечом, сел в это кресло, а меч положил на колени. Меч тоже был морфиком. Богато живем. Ничего, я постою.

— Дочь рассказала мне о твоем подвиге и теперь я твой должник. Но она рассказала мне не все.

Ясно. Перед нами Латоп сын Лигура. Папа у Литы был крепкий, морда обветренна, глазки точные серые, губки ниточкой.

— Она отпросилась на охоту и купила малую клетку судьбы. Скажи мне, что она поймала в нее?

Мозги, атас! Мне нужна четкая линия.

— Ты сказал, что мой должник. Как далеко простирается твое чувство долга?

Папа Латоп улыбнулся.

— Достаточно далеко, незнакомец. Например я не отдам тебя под суд за мятеж… Знаешь ли ты, что все эти дети Черного Эля, там, вокруг палаток, и дальше до самых болот, все сколько их есть в мире, присягали моему отцу? Ты же умудрился присягнуть моей дочери.

Папа Латоп рассмеялся.

— Она слишком молода и потому слишком сумасбродна. А ты, судя по ее рассказу — оружие. Очень опасное оружие. Ну как отец может дать ребенку в руки то, в чем сам еще не разобрался?

Да понятно, что тебе нужно. Прозрачность и контроль, контроль и прозрачность.

— Ребенок это уже в руки взял и даже этим повоевать успел. Все что я могу, это сказать что же нужно лично мне.

— Крайне интересно. Что нужно мне, ты услышал. Я готов услышать что нужно тебе.

— Карта мира. Самая полная. Книги. И эльфы, знающие больше чем эльфы. И я хочу есть.

Адское животное, зачем ты сказал про еду!?

— Я провожу тебя к Лите, похоже шлем тебе позволено снимать только при ней. И она тебя покормит. Я же устрою тебе и карту, и книги, и эльфов. В знак искреннего расположения. Зови своего носорога.

Дядька похоже с меня не слезет, но и конфликты ему не нужны. Еда. Сейчас я буду есть. В лагерь мы въехали — пума впереди, носорог сзади. Латоп подвел меня к большой палатке. Два мечника в белых с золотом морфиках (не мантикоры), коротко поклонились и расступились. Я вошел внутрь.

Внутри стоял стол. На столе лежали фрукты. И мясо. И булочки! И бутыль полная чего-то, чего я очень хотел прямо сейчас. Мозги все же успели пискнуть: «Убедись, что это палатка Литы, и только потом снимай шлем!». Какие хорошие.

— Лита, дочь Латопа.

Позвал я.

— Да бабазяк… Рыжий. Садись поешь.

Лита была в своем морфике и вуали на все лицо, от которой в стороны торчали поникшие уши.

— Я не уверен, что это ты. Покажись.

— Перебьешься. Последний раз я тебя кормила перед схваткой с некротварью. Я принесла еду в деревянной тарелке. Тарелка в клетку не пролезла…

Неожиданно высокородная всхлипнула и убежала за занавеску. И там горько так зарыдала. Ясно. Из меня психотерапевт, как из Адольфо филолог. И я сел за этот стол, убрал шлем и принялся набивать животик.

Еда была восхитительна, а в бутыли оказалось вино. В таком режиме существовать нельзя. Надо заводить флягу для воды и сидор для еды, чтобы питаться, пусть скудно, но регулярно.

Шатер был разделен на две части занавеской. В одной части от входа стоял мой стол и табуреты. В другой всхлипывала Лита. Набитый живот требовал немедленного сна. Я добулькал из бутыли остатки вина.