И вдруг как удар под дых, холодный вопрос:

— Ты любишь его, Кей?

Я вздрогнула, непонимающе глядя на Адзауро. Он усмехнулся и пояснил:

— Нет, я не об этом куске дерьма, — он даже взглядом не стал указывать на генерала, — я о том, ради кого ты согласилась лечь даже вот под этот кусок дерьма, — и красивые губы исказила усмешка, острием бритвы резанувшая по моим и так оголенным нервам.

Наверное, мне стоило сказать, что указанный «кусок» имеет предпочтения иного характера, и вряд ли согласился бы на интим, даже если бы я его оседлала, не говоря уже о том, чтобы под него лечь, но вопрос был… был глубже. Адзауро в принципе умел задавать правильные вопросы.

Очень правильные вопросы.

— Не трогай Исинхая, — очень тихо сказала я.

И больно мне уже не было. Это за себя бывает больно, а за тех, кто дорог только страшно. Страшно настолько, что ты перестаешь чувствовать свою боль, перестаешь чувствовать себя, и все о чем можешь думать – только бы он был жив.

— Многозначительный… ответ, — и Адзауро отвернулся, обрывая и этот разговор, и поднятую им же тему.

— Чи, — позвала я.

Акиро лишь дернул головой, приказывая заткнуться, и приказ был своевременный — генерал Энекс пришел в себя.

— О, — он потер шею, — что-то я задремал, как-то.

Мы не прокомментировали, ни я, ни Акиро.

Хотелось плакать. Хотелось кричать. Хотелось вырубить Чи, так же как он вырубил генерала и убрать его с этой планеты, хотелось…

— Ты могла бы поблагодарить, — все так же глядя в окно и вновь сделавшись высокомерным и надменным, на яторийском произнес Адзауро.

— Я поблагодарю. Когда ты улетишь, — ответила ему на его же языке.

Красивые губы тронула ледяная насмешка и он спросил, все так же глядя в окно:

— Ночь со мной?

Сердце болезненно сжалось, но…

— Если ты этого хочешь.

Он повернулся так стремительно и быстро, как хищник, готовый вцепиться в свою добычу и даже генералу Энексу стало ясно, что происходит что-то странное.

— Вы знакомы? — спросил он. — Что это за язык?

Отвечать ему никто не спешил. Адзауро пристально смотрел на меня, сжигая и замораживая одновременно, я не знаю, как у него это получалось… но Чи рвал реальность, сминал ее без жалости и сожалений, превращал даже простой взгляд в оружие, кромсающее душу…

— Я развратен, Кей, — произнес он, пригвоздив меня полным ненависти взглядом до такой степени, что я ощутила себя бабочкой, которую сотней булавок приковали к стене, да еще и стеклом придавили сверху. — В сексе я искушен настолько, что это может стать проблемой для таких как ты, Кей, способных лишь разбрасываться пустыми обещаниями, ложными иллюзиями, намеками и только намеками. Да, ты в этом виртуозна, должен признать, впрочем,… я видел все твои выступления на состязаниях по Спортивному обольщению, я правильно перевел название?

Молча кивнула.

Чи усмехнулся, в очередной раз окатив презрением, и добил:

— За выступление перед императором, тебе полагается не золотая – бриллиантовая медаль. И он готов тебе вручить ее. Лично. Собственно, в этом и состоит суть моей… работы.

Мне вдруг показалось, что флайт пошатнулся.

В голове зашумело, руки вмиг стали ледяными, сердце сжалось, отчаянно забилось и снова сжалось. Я… я не могла поверить. Не могла осознать. Не могла даже представить… Я…

— Кей, — Адзауро отслеживал каждую мою эмоцию, более чем наслаждаясь всей палитрой моего ужаса, — ты же не думала, что я прилетел исключительно из-за мести? Это было бы крайне неразумно с моей стороны, не находишь?

И он усмехнулся, наблюдая, как краски окончательно покидают мое все стремительнее бледнеющее лицо.

— К слову, — продолжил Адзауро, — император развратен. Более чем. Он искушен до кончиков пальцев. Но, тебе не стоит беспокоиться об этом, Кей, поверь, за время полета на Ятори я обучу тебя… не только позволять мужчине питать ложные иллюзии, но и удовлетворять все… потребности.

И во мне что-то умерло.

Разбилось, разлетелось на тысячи осколков, сломалось…

Или это сломалась я?

— Иди нахрен! – пристально глядя в его черные глаза, отчеканила я даже не на Яторийском, на своем родном языке.

И усмешка Адзауро превратилась в многообещающую мало чего хорошего лично мне ухмылку.

— На хрен, пойдешь ты, малышка, — на гаэрском ответил он мне. И на яторийском добавил: — И я даже могу тебе указать, конкретно на какой.

И мой самоконтроль полетел ко всем дохлым дерсенгам!

Откинувшись на сиденье, я сложила руки на груди, закинула ногу на ногу и пристально посмотрела на Адзауро.