Он одел своё мускулистое, сложенное как у боксёра тело в «варёные» джинсы и шёлковую рубашку с серебристыми и чёрными узорами спереди. Он носил дорогие кожаные туфли (наверное, итальянские), несколько золотых цепей на шее, кольцо с бриллиантом в золотой оправе на мизинце, и бриллиантовую серёжку в ухе, также в золотой оправе.

Он выглядел в точности как то, чем он и являлся — еврошваль и сутенёр.

Диван, на котором он развалился, выглядел так же нелепо.

Он походил на репродукцию свадебных диванов XVIII–XIX вв. в стиле французского рококо, но мог быть и подлинным антиквариатом.

Корпус был золочёным (наверное, настоящее золото, с этих клоунов станется), обивка — чёрной, и дополнялось это всё тёмно-пурпурными и розовато-лиловыми круглыми подушками. В длину диван был примерно три с половиной метра, и это только та часть, где можно было сидеть. Резные золочёные ножки выступали на несколько футов во все стороны, замысловатая резьба поднималась по высокой спинке с мягкой обивкой, которая тоже украшалась несколькими дюймами золотой филиграни в виде листочков и цветочков.

Диван был настолько огромным, что я посчитала бы его секционным, если бы не эти резные изогнутые ножки, а также низкая посадка, отчего этот предмет мебели походил на присевшее животное, выжидавшее подходящего момента, чтобы напасть на меня.

Алексей похлопал по чёрной обивке рядом с местом, где сидел он сам.

Я это проигнорировала.

Вместо этого я свистнула Пантеру.

Щенок ирландского волкодава скатился со своей постели и понёсся ко мне на своих долговязых лапах. Пока он бежал, я обошла диван и выбрала одно из кресел в таком же стиле, которое стояло напротив низкого столика, где слуги подали чайный сервиз и бутерброды.

Я опустилась в кресло, нарочно скрестив ноги под шёлковым платьем, в которое я была одета. Пантер добрался до меня в то же мгновение, когда я устроилась на месте. Он запрыгнул на удивление легко и грациозно для пёсика его возраста, присоединился ко мне на кресле и развалился на моих коленях.

Посмотрев на меня, он одарил меня щенячьей улыбкой, колотя лохматым хвостом.

Я улыбнулась ему в ответ, почёсывая за ушками.

Всё это время я ощущала на себе взгляд Алексея.

Я чувствовала, что он особенно пристально пялится на мои ноги в коротком, неуместно летнем платье, затем задерживается взглядом на моих обнажённых ступнях. Мне ненавистно было носить такую лёгкую одежду, особенно в присутствии этого отвратительного мудака, но они предоставили мне мало выбора даже в двух битком набитых гардеробных шкафах.

В любом случае, они поддерживали здесь такую высокую температуру, что мне наверняка было бы ещё некомфортнее в джинсах или кардигане. В каждой комнате пылали камины, в том числе и здесь, и это тоже не помогало.

В итоге я слегка потела даже в шёлковом платье с запахом.

Я знала, что от щенка на коленях будет ещё жарче, но не приказала ему слезть на пол.

Я опять подумала, стоит ли пнуть Алексея в горло.

Я представила себе весь процесс.

Как я небрежно опустила бы Пантера на пол…

Пока Алексей наблюдал, как я глажу собаку, я бы оттолкнула кресло назад, сместила свой центр тяжести вбок и совершила пинок прежде, чем он успел бы отреагировать — пнула бы его прямо в трахею голой пяткой.

Этот удовлетворительный хруст.

Созерцание того, как он хрипит, лежит парализованный на этом нелепом диване, выпучивает глаза и знает, что умирает, но ничего не может поделать. Я сажусь обратно в кресло, свистом подзываю Пантера вернуться ко мне на колени.

Я потягиваю чай, дожидаясь, когда он закончит умирать.

Я поглаживаю щенка и жду, когда появится команда безопасности.

Я жду, как они активируют удалённое управление, чтобы вырубить меня с помощью ошейника.

Будет ли это стоить того?

Какая-то часть меня была очень, очень убеждена, что это того стоит.

В то же время я невольно размышляла о том, насколько иначе я могла бы ответить на этот вопрос всего несколько лет назад.

От моего внимания не ускользнуло то, насколько более жестокими в последнее время были мои мысли. Я гадала, было ли это вызвано обстоятельствами, какими-то отголосками того, что я чувствовала от Блэка — того, что Блэк хотел от меня, той тяги, которую я ощущала от Блэка, пока он старался найти меня. Он хотел, чтобы я выбралась отсюда. Он хотел, чтобы я сделала всё возможное, чтобы убраться отсюда нахер и найти его.

Я тоже этого хотела, но не готова была умирать ради этого.

Какая-то часть меня ждала, но я не была уверена, чего именно.

Удобного момента, наверное.

Может, я просто ждала самого Блэка.

Потому что Блэк искал меня.

Это я точно знала.

Совсем как я искала его всякий раз, когда моя бдительность ослабевала, и я забывала про ошейник, он тоже искал меня. Мой свет кричал и звал его даже через ошейник. Какая-то часть меня ощущала, что его свет кричит и зовёт меня, даже если я не могла его услышать.