– Займись нашей девочкой, - обратился он к жене, - отвези её к своей портнихе и закажи гардероб, и ещё нужно будет подумать об учителе португальского.

Жанет, молча, вышла из комнаты, и всё своё возмущение вылила Марко Антонио.

– Что он себе воображает, твой отец? Что я поведу эту… эту… - Жанет не могла подобрать слова для девушки и наконец, нашла самое обидное, - итальянку к своей портнихе? Да никогда в жизни! Пусть даже не мечтает!

Марко Антонио выслушал бушевавшую мать молча, потом тихонько закрыл дверь и отправился к отцу.

– Гардеробом моей названой сестры займусь я, - сказал он.

Отец с сомнением посмотрел на него.

– Не беспокойся, я справлюсь, - с насмешливой улыбкой подтвердил юноша, - просто я закажу всё необходимое и принесу тебе счёт.

Отец не стал уточнять, впервой или не впервой заниматься сыну женским гардеробом, и ответил коротко:

– Я буду тебе благодарен.

– Гардероб для Принцессы или для Золушки?
– уточнил Марко Антонио.

– Для порядочной девушки, которая носит траур по погибшим родителям.

– А ты носишь траур в душе, да, папа? – проницательно заметил Марко Антонио.

– Да, так оно и есть, сынок! Неблагодарность - самый страшный порок людей, а настоящая дружба - редчайшее сокровище. Позаботься о Жулиане, уважай её как сестру, помоги мне отдать мой неоплатный долг!

– Я не дам ни одному волоску упасть с её головы, папа!
– с горячностью, удивившей Франческо, откликнулся Марко Антонио.
– И с удовольствием буду учить её нашему языку.

– Спасибо тебе, сынок.

С появлением Жулианы в доме Марко Антонио сделался домоседом. Другая бы мать была счастлива, что сын её образумился, остепенился, отстал от дурных знакомств, но Жанет и это поставила в вину бедной девушке.

– Марко Антонио сам говорил, что терпеть не может итальянок. Пусть не надеется, он в её сети не попадётся!
– шипела она.
– Мариана! Почему Жулиана не перегладила это бельё? Ну-ка, позови её!

– Она занимается, - доложила через несколько минут Мариана.

– Чем это?
– недовольно спросила Жанет.

– Португальским языком, по распоряжению дона Франческо.

– Может, он ей ещё и учителя нанял?
– возмутилась госпожа Мальяно.

– Нет, с ней занимается Марко Антонио в своей комнате.

– Хотела бы я знать, чем они там занимаются, - вскипела озабоченная мать. – Эта распутная девица того и гляди, испортит моего мальчика! Говорила я, что таких и на порог нельзя пускать!

Экономка, молча, слушала свою хозяйку. Ей Жулиана нравилась - скромная, услужливая, она не брезговала никакой работой в доме и охотно помогала бы по хозяйству, если бы дон Франческо не сердился, видя, что из гостьи она превращается в служанку. Да, Жулиана была ей симпатична, хотя кое-какие сомнения на её счёт у Марианы и возникли. Но их она пока держала при себе.

На фазенде «Эсперанса», что означает «надежда», ждали новых работников-итальянцев. Хозяин фазенды, сеньор Гумерсинду, довольно потирал руки, радуясь, что наконец-то его бескрайние плантации кофе получат надлежащий уход. Всё это время у него надрывалось сердце при виде печально поникших листьев и твёрдой, необработанной земли.

– Мерзавцы! – честил он ушедших негров, вспоминая, как целую ночь они жгли костры, пили, ели и танцевали, а на рассвете, смеющиеся, хмельные то ли от вина, то ли от свободы, пошли чёрной толпой прямо навстречу солнцу. – Мерзавцы! – повторил ещё раз сеньор Гумерсинду. – Нет, чтобы повременить месяц-другой и сдать всё имущество с рук в руки новым работникам!

Его жена Мария ду Сокорру сожалела о рабынях-негритянках про себя. Ей очень не хватало их на кухне. После того как вся домашняя работа свалилась на неё и двух дочерей, она чуть ли не целые дни проводила у плиты и, хотя была женщиной кроткой, терпеливой и работящей, всё-таки очень мечтала о помощницах. Однако вслух ничего не говорила, а если и говорила, то только радовалась, что Бог и правительство избавили её от «бесстыжих нахалок». По-иному она их не называла. И на то были особые причины.

Дело в том, что её муж, сеньор Гумерсинду, человек до фанатизма преданный своей семье - и в этом смысле Мария никак не могла на него пожаловаться, - мечтал о наследнике. После того, как Мария подарила ему двух дочерей и он понял, что больше ждать от неё нечего, Гумерсинду повесил на дальней террасе гамак и стал ждать мальчишек от хорошеньких рабынь-негритянок. Он готов был признать наследником и сына рабыни-негритянки, если только тот окажется смышлёным и не очень чёрным. Но и с негритянками сеньору Гумерсинду не везло, к великой радости его жены Марии. Теперь на фазенде негритянок, слава Богу, не было, и бедная женщина вздохнула спокойно. Однако её по временам тревожила мысль, что такое может повториться и с итальянками, хотя она и старалась об этом не думать. Куда больше Марию заботила сейчас младшая дочь Анжелика, собравшаяся уйти в монастырь. Хорошо это или плохо? Мария была женщиной набожной и, перебирая свою в целом благополучную супружескую жизнь, всё же думала, что Иисус Христос в качестве жениха убережёт её доченьку от многих обид, тягот и неприятностей. Падре Олаву, регулярно навещавший их, поддерживал решение Анжелики, зато ни о чём подобном не желал слушать её отец.