Удивленный Келли поднял глаза. И увидел, как старик уставился на небольшую картину у него под мышкой.

– Это мой портрет, выполненный моей женой?

– Он самый, - ответил Келли.

Старик смотрел на Келли, потом на портрет и устремил свой взгляд в снежную ночь.

Келли нежно улыбнулся.

Он тихо скользнул мимо, подобно татю в ночи, и растворился в первозданной глубине. Спустя мгновение все услышали, как он, смеясь, бежит обратно налегке.

Старик один раз пожал ему руку дрожащей старческой рукой и закрыл дверь.

Затем он отвернулся, как будто этот случай потерялся в его зыбком, впадающем в детство разуме, и заковылял через зал. Шарф мягко и устало окутывал его худые плечи. И люди последовали на ним. Потом у каждого в сильной руке оказалось по бокалу вина. Они увидели, что лорд Килготтен смотрел на картину, висящую над камином, как будто пытаясь вспомнить, что там висело все последние годы - "Казнь за отцеубийство в Древнем Риме" или "Падение Трои". Затем он заметил их взгляды и, развернувшись к окружавшей его армии, спросил:

– Ну, за что мы теперь выпьем?

Мужчины зашаркали ногами.

Затем Флэннери воскликнул:

– Конечно, за его светлость!

– За его светлость!
– прокричали все и выпили и начали крякать и кашлять. А в глазах старика появился какой-то странный блеск. Он совсем не пил, пока они не угомонились.

После этого он сказал: "За нашу Ирландию!" - и выпил. И в ответ на это все произнесли "О Боже" и "Аминь". А старик взглянул на картину над очагом и вежливо заметил:

– Мне не хотелось бы об этом говорить, но та картина...

– Что, сэр?

– Мне кажется, что она висит немного не по центру, слегка наклонившись, извиняющимся тоном произнес старик. Не могли бы вы...

– Конечно, могли бы. А ну, ребята!
– воскликнул Кэйси. И четырнадцать человек бросились вешать картину прямо.