— Это же Китай, чего от него хотеть, — мягко пробасил Пасечник; его голос тоже показался Лехе незнакомым. — Консервные банки, я их знаю, увы, слишком хорошо.

— Простите, но мои собственные машины такой же Китай, только по спецзаказу, и я на них не нарадуюсь, а сегодня был реально шок.

— У меня в «Железном всаднике» погибла... знакомая... — Пасечник выдержал многозначительную паузу. — С тех пор я к ним как-то не очень.

— О, мои соболезнования...

«Еще минута, и я взвою от их спектакля, — подумал Леха. — А может, это галлюцинация? Ведь мою скромную персону совсем никто не замечает...»

Тут его и заметили. Смит взял за плечо и отвел в сторону.

— Ты действительно оставил «спутник» у Лоренцо или решил продемонстрировать нам свою военную хитрость?

— Пить надо меньше, — Леха развел руками.

— Прямо не знаю, что тебе сказать в утешение. Бери машину, поезжай за модулем, придется им пожертвовать временно. Ничего, интернет есть у доктора, об этом наш гостеприимный хозяин совсем забыл. Только ты по дороге... Не подключайся, ладно? С Дебанги станется проверить, не было ли сессии, зачем его злить.

— Кажется, события начали управлять нами, — Леха криво ухмыльнулся, глядя через плечо Смита на парочку, которая едва не ворковала. — А ты, значит, ее учитель?

— Кто-то немного продавал, кто-то немного преподавал, всякое бывало... Хорошо, тебе пора. Сдача модуля комиссару — не моя прихоть, а распоряжение шефа. И не удивляйся, если тебя сегодня-завтра будут гонять по заданиям подальше от аэропорта.

Леха непонимающе уставился на Смита. Потом снова бросил взгляд поверх его плеча.

— Погоди, она меня не замечает вообще, в чем проблема?

Смит терпеливо молчал с выражением лица «ох уж эта молодежь», и Лехе снова захотелось физического насилия. Он устал ощущать себя полезным идиотом, которого можно шпынять, поучать, запугивать, игнорировать, а потом гонять по Африке за железками.

Он мечтал стать бесполезным идиотом, от которого все отстали.

Вдруг в голову пришла спасительная мысль, воистину спасительная, быть может, в самом прямом смысле: хочешь быть идиотом — будь им! Возьми да нажрись вместе с Лоренцо до невменяемого состояния. Немедленно, как доедешь — садись в офисе и начинай жрать. Если фиксер будет против, скажешь, тебя Элис в упор не видит, надо запить моральную травму. И потребуешь сочувствия. И — погнали! Чтобы как две веселых свиньи! А потом как две неподвижных свиньи! И забыть вернуться в аэропорт. А дальше хоть армагеддон. Мы с фиксером перележим его под столом, хрюкая и пуская слюни. Хитрый Лоренцо никогда не упадет там, куда может прилететь снаряд. А с меня взятки гладки, я же русский! Русские напиваются в соплю при первой возможности, им только дай, кого угодно спросите.

Леха представил, как будет ужасно пить с Лоренцо все подряд, что там у него в ящике, а потом блевать всем этим, но зато ощутил себя коварным идиотом и испытал некоторый прилив сил.

— Какое странное затишье, — он поднял голову и, заранее наслаждаясь своим коварством, посмотрел в небо.

Понял, что затишье действительно из тех, которые не к добру, и снова загрустил.

— Я слишком хорошо воспитан, чтобы выразить, насколько мне все это не нравится, — процедил Смит. — Мы непростительно затянули с приездом, убив двое суток на бессмысленную игру в конспирацию вместо того, чтобы прямо в Лагосе предъявить военным наши институтские значки и наобещать манны небесной. А теперь может оказаться поздно.

— Для чего?

— Для нас.

— Все меня сегодня запугивают, — сказал Леха.

Сунул руки в карманы и побрел к «басику».

— Не вздумай там нализаться с этим пройдохой. Он только изображает пьяную скотину, а из тебя душу вынет и всю информацию заодно, — напутствовал его Смит. — Пожалей себя, ты и так выглядишь... усталым!

Леха в ответ хрюкнул. Получилось неплохо.

Точно нажрусь, — подумал он. И пусть мне будет хуже.

«От вас, дорогие коллеги, слова человеческого не дождешься, вы решаете свои проблемы, а я — мальчик на побегушках? Вы сейчас практически нарушили инструкцию, разбивая группу. Не боитесь, что потом настучу? Ну да, у меня на морде написано, что я не из таких. Зато я могу наплевать на вас. Если Дебанги прав, и Пасечник выдумал себе подвиг, чтобы выбраться из калифорнийского захолустья, пусть шеф справляется без меня. Если Смит играет в старого мудрого оперативника, который слишком хорош, чтобы снизойти до молодого балбеса, пусть выполняет свою суперсекретную миссию без молодого балбеса!

А я спрячусь. Чтобы не наделать тут... Подвигов! Меня-то за них не переведут на Кипр, наоборот, могут попросить оттуда. А почему бы и нет! Я бы себя давно выгнал...»

За спиной, на взлетке, урчали шагоходы, а впереди, у линии складов, оказалось неожиданно пусто. Люди куда-то рассосались, убрался в свой ангар штаб Дебанги, попрятались нигерийские вояки, госпиталь вообще не подавал никаких признаков жизни; и только на прежнем месте стоял, уютно сложив руки на животе, доктор Лузье-Корсварен, словно ему больше заняться нечем, да поглядывал туда-сюда; как показалось Лехе, ехидно.

— Что-то вы бледненький, молодой человек, — сказал доктор. — Найдете пять минут, я вас обследую?

— Все нормально, благодарю. Мне сегодня пришлось по долгу службы, исключительно во имя науки, выпить два стакана местного джина. И эта отрава, кажется, до сих пор действует.

Доктор всплеснул руками в неподдельном ужасе.

— Вы бы еще местного бензину выпили!

— Знаете, по вкусу это было похоже на дизель, так что я бы предпочел бензин... Алексей Филимонов, Институт Шрёдингера, к вашим услугам.