Пьерофранческо взглянул на Тафура и состроил озабоченное лицо.

– Я начинаю подозревать, что вы тоже знаете толк в красках… И, наверное, тоже полагаете, что я должен отложить женитьбу из-за этой удивительной синевы? Мне кажется, что скоро она начнет мне сниться, настолько сильно мне хочется заполучить эту краску.

Тафур опустил глаза, боясь, что они выдадут его мысли. Он узнал бы этот странный порошок в самом отдаленном уголке земли.

– Нет, нет и нет! – Пьерофранческо не дал ему раскрыть рта. – Я не могу перенести нашу свадьбу. Это сильно огорчило бы Семирамиду и обидело бы всех Аппиани, равно как и прочие генуэзские семейства. Моя женитьба, дон Педро, дело государственной важности, хотя мой наставник и пытается доказать мне обратное.

Семирамида? Значит, невеста Пьерофранческо не та прекрасная девушка, которая обронила платок? Ее зовут Симонетта, а не Семирамида. У Тафура отлегло от сердца, и по телу разлилась блаженная теплота, как будто он снова выпил вина. Пьерофранческо с озорной улыбкой обратился к Фичино:

– Я говорил вам, что уже начал собственноручно писать приглашения?

– Надеюсь, вы не станете рассылать их без ведома Лоренцо? – строго осведомился каноник.

– Разумеется, я не осмелился бы действовать вопреки его интересам, равно как и вопреки интересам нашей прекрасной Флоренции, но тем не менее я должен учитывать и свои собственные желания, как вы сами меня учили. Не знаю, согласился бы мой блистательный кузен так долго ждать, если бы речь шла о его женитьбе… Я могу рассчитывать на вас, дон Педро? Вы раздобудете для меня этот пигмент?

– Возможность оказать вам такую услугу для меня большая честь, дон Пьерофранческо. – Тафур заколебался. – Но мне бы не хотелось обмануть ваши ожидания. Я не знаю, когда вернусь с Востока, и, возможно, не поспею к нужному сроку, чтобы маэстро Боттипепи успел закончить свою картину.

– Боттичелли, – поправил Веспуччи четким голосом.

– Боттичелли, Боттипепи – какая разница? Его настоящее имя – Алессандро Филипепи, а прозвище Боттичелли он получил за свою знаменитую фигуру, напоминающую бочонок. – Пьерофранческо издал короткий смешок. – Что же касается вашего возвращения, то вы конечно же вернетесь вовремя. Вами движет благородная цель, а потому вам в ваших странствиях будет благоприятствовать Зефир и все прочие ветры, какие вам только будут надобны. Когда вы вернетесь, то сразу же приедете в Кастелло и поживете там у меня до самой свадьбы, на которой станете почетным гостем. Вы женаты, дон Педро?

– Мне кажется, мы злоупотребляем любезностью нашего гостя. – Фичино откашлялся. – Скоро полночь, а завтра ему предстоит знакомство с нашей дорогой Флоренцией.

– Вам тоже не мешало бы отдохнуть, если вы хотите быть свежим и бодрым на маскараде, – сказал Веспуччи, обращаясь к Пьерофранческо, и завязал тесемки бархатного мешочка. – Я отвезу вас в старый дом на Перетольской дороге.

Юный Медичи приподнял брови, смахнул невидимую пылинку со своего плаща и принялся рассказывать Тафуру о подготовке к свадьбе. Не ограничившись картиной Боттичелли, он распорядился выстроить грот из камня в садах Кастелло, чтобы его невеста вспоминала лигурийские кручи. На свадьбе будут музыканты из Прованса и кондитеры из Неаполя; кроме того, из Альп будет доставлен настоящий бурый медведь, чтобы генуэзским патрициям было на кого поохотиться. Приедут Аппиани, Каттанео, Ломеллини, разумеется, Дориа и их родственники Колонна из дома Сальваго, колыбели лучших мореплавателей Средиземноморья. Тафур только успевал кивать при каждом славном имени. И улыбнулся в душе, вновь услышав имя суженой Пьерофранческо. Семирамида, а не Симонетта.

Под конец Пьерофранческо взял в руки бархатный мешочек и вручил его Тафуру. Веспуччи, воспользовавшись моментом, начал прощаться. Дойдя до дверей, юный Медичи обернулся:

– Помните, дон Педро! Мое счастье в ваших руках!

Дверь захлопнулась, а Тафур все продолжал стоять. Фичино расстелил на столе карту, на которой суша была выкрашена в розоватый цвет, а реки и моря – в серебристый, и стал показывать Тафуру его сухопутный маршрут. Пигмент циркона он найдет в самом Мармарисе, а если не повезет, то в Анталье, это еще два дня пути в направлении Трапезунда. Возможно, ему придется дойти и до Коньи, но это не важно: Конья все равно лежит на пути к монастырю, где находится трактат. Ни при каких обстоятельствах он не должен отклоняться от цели.

Когда они наконец поднялись из-за стола, издали донесся звон колоколов собора. Фичино позвонил в колокольчик и приказал пажу проводить гостя до постоялого двора. Тафур последовал за заспанным мальчуганом по галерее, потом спустился вниз по лестнице, но на последней ступеньке задержался, давая своему провожатому уйти вперед. В центре внутреннего дворика, рядом с фонтаном, виднелась фигура, с ног до головы закутанная в плащ. Заслышав его шаги, она обернулась, и порыв ветра всколыхнул аквамариновую вуаль.

– Ты уже должен идти?

Девушка играла с веткой жасмина, срывая с нее нераспустившиеся бутоны. Они стояли рядом с Жасминовой стеной, во дворце Санлукара.

Ему тоже не хотелось расставаться так быстро. Всего лишь несколько мгновений побыли они наедине. Но корабль ждал его в порту, и попутный ветер надувал паруса.

Они подошли к фонтану. Он посмотрел ей в глаза, но она отвела взор, ее пальцы разжались, и в воду посыпались белые лепестки. Нужно было бы вернуть ей платок, как тогда во дворце… Но как это сделать, если платка у него уже нет? Сердце учащенно забилось, он искоса взглянул на свою спутницу, на ее руки, на падающие в воду лепестки. И увидел на водной глади отражение хорошо знакомой фигуры: высеченные из камня пряди волос, обнаженные груди, длинный рыбий хвост. Вот только вместо лица сирены на него глядело из волн совершенно другое, окровавленное лицо. А девушка, которая стояла рядом с ним у фонтана, уже была не Кармен и не прекрасная флорентийка. Он не должен был позволить, чтобы Кармен увидела это отражение…

Тафур замахал руками, стараясь отогнать видение. Он набрал воздуху, чтобы закричать. И проснулся.

Он увидел прямо перед собой лицо с тонкими чертами, обрамленное редкой рыжей бородой. И сквозь сон узнал брата Берната Сальвадора, арагонского врача, которого Маркус привел к нему накануне.

– Вы слышите меня?

Тафур ошеломленно кивнул и поднес руку к глазам. Его пальцы коснулись мокрой тряпки, почти совсем неотжатой, так что капли воды стекали у него по вискам. Он с отвращением схватил ее и бросил на пол.