Затем голос из динамиков объявляет:

— Третья Авеню. Следующая остановка — Юнион-сквер.

Приехали.

Я встаю.

Сэт выходит.

Раздается другой, более официальный голос:

— Осторожно, двери закрываются.

Я все еще остаюсь в вагоне.

Звенит предупреждающий звонок, и двери начинают закрываться.

Сэт смотрит на меня. Выражение его лица не меняется. Я пытаюсь найти в нем поддержку, или досаду, или что-то еще, что могло бы сдвинуть меня в каком-либо направлении, но он оставил меня здесь, на краю, чтобы я приняла свое собственное решение. Двери закрываются буквально перед моим лицом.

Но в последнюю секунду я проскакиваю, и они захлопываются за моей спиной. Я слышу визг поезда, и Вселенная вращается перед моими глазами. Я моргаю, и вижу Сэта с поднятой рукой.

— Что надо, — говорит он, все еще держа руку в воздухе. — Давай, не оставляй меня зависнуть здесь.

О, дай пять. Я прижимаю свою руку к его и какое-то время держу ее там. Он хватает меня за руку и ведет по лестнице вверх, в город.

Мы двигаемся по улицам Восточной деревни. Сегодня необычно теплый день для зимы. Нам все еще нужны наши пальто и шарфы, но солнце яркое. Пешком мы доходим до площади Сан-Марко, где тротуары загромождены очками в яркой оправе и боа из перьев, полосатыми чулками и цепочками для бумажников. Мы проходим место, которое называется «Клуб поэзии Боуэри», и я представляю Делайлу у микрофона, зигзагообразно пробивающую свой путь в сердца зрителей.

— Ты уверен, что тебе не нужно идти на занятия?

— Не беспокойся об этом. А разве ты сама, юная леди, не должны быть сейчас в школе?

— Это длинная история.

Мы недалеко от Центра Планирования Семьи. Думаю, где-то в полумиле. А может меньше. Столько всего может произойти в промежутке длиной в три дня. Мир может покачнуться и остановиться, а затем, по-видимому, начать вращаться в другом направлении.

— Тебе нравится лапша?

Честно говоря, единственная лапша, которую я когда-либо ела, была сушеная лапша быстрого приготовления в упаковке с пакетиком специй в фольге, но почему-то мне кажется, что это не совсем то, что Сэт имеет в виду.

— Наверное.

— Нет лучшего времени для лапши, чем зимний день. Особенно после ночной пьянки. Поверь мне.

Он открывает дверь передо мной. Мы погружаемся в кафе на первом этаже здания с запотевшими окнами и занимаем два места у стойки. Стены тоже запотели и шелушатся белой краской. Одна стена покрыта открытками с легкими повреждениями различного уровня. Они отовсюду: от Кентукки до Таити. Мое лицо мгновенно наполняется теплом. Нет никакой музыки. Кроме нас, за столиком в углу, сидит еще один человек.

Сэт заказывает нам две чаши пасты мисо и чайник чая. Он опирается локтями на стойку и наклоняется вбок, чтобы посмотреть мне в лицо. Я смотрю прямо на поваров на кухне.

— Итак, — говорит он, — расскажи мне все.

— Все?

— Все.

— Что ты хочешь знать?

— Я уже говорил тебе. Все!

«Все» — это больше, чем я могу сейчас переварить.

— Если хочешь, можешь начать с длинной истории о том, почему ты сегодня не в школе.

— Краткий ответ? Меня отстранили.

— О, вау! Плохая девочка. Неудивительно, что ты мне нравишься.

Я ему нравлюсь? Это не очень хорошо. Кто-то на кухне звенит в колокольчик. Я смотрю, как наш официант несет дымящуюся пиалу человеку в углу, который разгадывает кроссворд в газете. Он засовывает ручку за ухо и складывает газету.

— Хотя, на самом деле, я не такая.

— Я знаю. Я знаю. Тогда почему тебя отстранили?

История, которая приводит к тому, что меня отстранили, колет язык, но у меня не было возможности осмыслить порядок событий. Что я здесь делаю, обедая с другим парнем? Что я здесь делаю, когда мне так много нужно выяснить?

— Мы можем поговорить о чем-то другом?

— Как угодно, — говорит он и расстегивает свою толстовку. Чем дольше мы сидим, тем теплее нам становится. — О чем ты сейчас думаешь?

— Я думаю о том, что не знаю, как сюда попала.

— Это просто. Поездом, на метро.

— Ты понимаешь, о чем я.

Когда он улыбается, у него во рту видна пища.

— Мои родители жили в этом районе.

— Где?

Я не отвечаю. Мне бы хотелось больше знать об их жизни здесь. Знаю, что у них была квартира на Ист-Севен и Авеню Д., и что им нужно было подняться на три пролета, чтобы попасть туда. Также знаю, что они покрыли потолок мерцающими огнями, а одна стена была окрашена, как корова. Там не так много фотографий. Просто множество историй.

— Мой отец писал пьесы.

— Тогда это в твоей крови.

— Думаю, так и есть.

Я пытаюсь игнорировать чувство, что мой отец сейчас наблюдает за мной, потому что это кажется таким банальным, но да, похоже, что это так. Будто он послал проводника, чтобы привести меня сюда, в то место, где однажды папа нашел вдохновение. Иногда я его чувствую. Его дух. Никогда не говорила об этом Питеру. И никому об этом не рассказывала.

Но потом я смотрю на Сэта, он просто парень. Только и всего. Незнакомец, правда. Может, он здесь, чтобы и отвести меня куда-нибудь, но он не послан из других миров.