— Я не играла с тех пор, как он умер.

— О, я сожалею.

Я складываю руки на коленях.

— Как он умер?

Я давно не сталкивалась с этим выбором — говорить правду или историю. В моем мире все уже знают, как он умер (спасибо, Ванесса!), но это первый случай, когда на этот перекресток попал незнакомец. Его глаза внимательно смотрят на меня.

— Героин.

— Ого.

— Да.

Мы позволяем этим словам поселиться между нами. Официант ставит две чаши лапши на стойку. В миске плавают кусочки свинины и половинка яйца всмятку, а также зеленый лук и зерна кукурузы. Сэт не притрагивается к своему блюду. Он ждет, когда я продолжу.

— Я перестала играть в театре, потому что не хотела смотреть в зал и не видеть там его.

— А чем ты занялась вместо этого?

— Наверное, влюбилась.

Я опускаю ложку в миску, и содержимое вращается по кругу. Наполняю прибор бульоном и отпиваю теплую соленую жидкость.

— Ты все еще влюблена?

— Не думаю.

Сэт открывает свой комплект палочек для еды, протирает их и берет сначала половину яйца.

— Ты когда-нибудь был влюблен? — спрашиваю я его.

Он кладет палочки на край миски.

— Да, был.

— У тебя когда-нибудь было разбито сердце?

— Полностью раздавлен.

Мы останавливаемся и снова смотрим друг на друга. Так легко открыться ему, и я не понимаю, почему.

— Итак, — говорит он, — твое сердце разбито?

— Думаю, да.

— И оно заживет через три недели?

— Три недели? О. Ну, часть меня заживет.

— Окей.

Я решаю попробовать сейчас лапшу, хотя для этого и нет изящного метода. Мне удается откусить кусочек с палочек до того, как остальное соскальзывает обратно в миску и обрызгивает нас обоих. Он смеется и просит у официанта вилки.

— Я не слишком горжусь тем, что использую вилку.

Сейчас у меня такое чувство, будто моя кожа потрескалась и теперь открыта, а сердце словно вытеснило само себя из тела.

Мы хлебаем суп.

— Почему ты хочешь играть в пьесе вдали от учебы?

— Это сложно.

— Попробуй!

Сэт вытряхивает себе в миску острый соус, а потом передает его мне. Я выплескиваю пару капель в свою тарелку и смотрю на красное пятнышко в бульоне.

— Ладно, сейчас я на втором курсе, так?

— Так.

— А в прошлом году все это казалось слишком просто.

— В каком смысле?

— Например, в стенах Нью-Йоркского Университета определенно есть конкуренция, но для меня, она, похоже, не реальна. Такое чувство, что нет никакой борьбы за то, что мы там делаем.

— А ты хочешь бороться?

— Я думаю, что мог бы.

— Почему нет борьбы?

— Я точно не уверен. Может потому, что у родителей каждого студента есть деньги, а может что-то еще. Слишком много гарантий и надежности.

— А ты?

— Я тоже.

— Откуда ты родом?

— Индиана. Штат верзил, — говорит он, смеясь.

— Что такое верзила?

— Я — верзила!

— Ладно.

Интересно, не слишком ли я любопытна. Но потом я вспоминаю, чем сама только что поделилась.

— Ты когда-нибудь хотела сюда переехать? — спрашивает он.

— В Нью-Йорк?

— Да.

— Не знаю.

— Нет?

— Сейчас я вообще ни в чем не уверена.

— А в том, что ты ешь самую вкусную миску лапши из всех, какие ты когда-либо пробовала, ты уверена?

— В этом я уверена.

— Возвращаешься обратно к жизни?

— К счастью, да. На самом деле, прошлой ночью я именно это и делала с собой.

Он улыбается и допивает остатки бульона из своей миски.

— Мне очень грустно сообщить, но мне надо идти на следующий урок. Этот я пропустить не могу. — Сэт платит за наш обед, и мы снова укутываемся в теплую одежду. Человек в углу опять вернулся к своему кроссворду. Он кивает нам на прощание.

— Могу я проводить тебя на занятия?

Сэт протягивает локоть, а я хватаюсь за него.

Пока мы идем, он рассказывает о своем переезде в Нью-Йорк, и о том, что никогда не приехал бы сюда, если бы не поймал свою девушку на измене. Он планировал остаться, и вместе они собирались переехать в Индианаполис. Но потом он узнал про ее измену, и это заставило Сэта уехать в Нью-Йорк и оставить все позади.

Мы останавливаемся перед зданием с фиолетовым флагом через дорогу от парка Вашингтон-сквер.

— Приходи завтра на прослушивание. Наши пути не просто так пересеклись прошлой ночью.