под эти своды не вернет, -- не раз

еще, во всяком случае, я буду

сидеть в своем углу и без тоски

прикидывать, чем кончится все это.

1970, Ялта

– ----------------

Страх

Вечером входишь в подъезд, и звук

шагов тебе самому

страшен настолько, что твой испуг

одушевляет тьму.

Будь ты другим и имей черты

другие, и, пряча дрожь,

по лестнице шел бы такой как ты,

ты б уже поднял нож.

Но здесь только ты; и когда с трудом

ты двери своей достиг,

ты хлопаешь ею -- и в грохоте том

твой предательский крик.

1970

– ----------------

x x x

– - Ты знаешь, сколько Сидорову лет?
–

– - Который еще Сидоров?
– - Да брось ты!

Который приезжал к Петрову в гости.

На "Волге".
– - Этот старый драндулет?
–

– - Напрасно ты валяешь дурака.

Все наши так и вешаются бабы

ему на шею... Сколько ты дала бы

ему?
– - Я не дала бы... сорока.
–

– - Какой мужик! и сорока-то нет,

а все уже: машина и квартира.

Мне всё дыханье аж перехватило,

когда вошел он в Колькин кабинет.
–

– - Чего он с Николаем?
– - Чертежи.

Какие-то конструкции... а в профиль

он как киноактер.
– - Обычный кобель,

всех дел, что на колесах.
– - Не скажи...
–

– - Ты лучше бы смотрела за своим!

В чем ходит! Отощал!
– - Поедет в отпуск,

там нагуляет.
– - А чего ваш отпрыск,

племяш мой то есть?
– - Навязался с ним.

Пойми, мне нужен Сидоров. Он весь...
–

Ты просто сука.
– - Сука я, не сука,

но, как завижу Сидорова, сухо

и горячо мне делается здесь.

1970

– ----------------

Чаепитие

"Сегодня ночью снился мне Петров.

Он, как живой, стоял у изголовья.

Я думала спросить насчет здоровья,

но поняла бестактность этих слов".

Она вздохнула и перевела

взгляд на гравюру в деревянной рамке,

где человек в соломенной панамке

сопровождал угрюмого вола.

Петров женат был на ее сестре,

но он любил свояченицу; в этом

сознавшись ей, он позапрошлым летом,

поехав в отпуск, утонул в Днестре.

Вол. Рисовое поле. Небосвод.

Погонщик. Плуг. Под бороздою новой

как зернышки: "на память Ивановой"

и вовсе неразборчивое: "от..."

Чай выпит. Я встаю из-за стола.

В ее зрачке поблескивает точка

звезды -- и понимание того, что,

воскресни он, она б ему дала.

Она спускается за мной во двор

и обращает скрытый поволокой,

верней, вооруженный его взор

к звезде, математически далекой.

1970

– ----------------

Aqua vita nuova

F. W.

Шепчу "прощай" неведомо кому.

Не призраку же, право, твоему,

затем что он, поддакивать горазд,

в ответ пустой ладони не подаст.

И в этом как бы новая черта:

триумф уже не голоса, но рта,

как рыбой раскрываемого для

беззвучно пузырящегося "ля".

Аквариума признанный уют,

где слез не льют и песен не поют,

где в воздухе повисшая рука

приобретает свойства плавника.

Итак тебе, преодолевшей вид

конечности сомкнувших нереид,

из наших вод выпрастывая бровь,

пишу о том, что холодеет кровь,

что плотность боли площадь мозжечка

переросла. Что память из зрачка

не выколоть. Что боль, заткнувши рот,

на внутренние органы орет.

1970

– ----------------

Post aetatem nostram

А. Я. Сергееву

I

"Империя -- страна для дураков".

Движенье перекрыто по причине

приезда Императора. Толпа

теснит легионеров, песни, крики;

но паланкин закрыт. Объект любви

не хочет быть объектом любопытства.

В пустой кофейне позади дворца

бродяга-грек с небритым инвалидом

играют в домино. На скатертях

лежат отбросы уличного света,