подобный голландке, в полоску шарф

и волны, которых нельзя сомкнуть,

в которых бы я предпочел тонуть.

И брови, как крылья прелестных птиц,

над взором, которому нет границ

в мире огромном ни вспять, ни впредь, -

который Незримому дал Смотреть.

Мадам, если впрямь существует связь

меж сердцем и взглядом (лучась, дробясь

и преломляясь), заметить рад:

у Вас она лишена преград.

Мадам, это больше, чем свет небес.

Поскольку на полюсе можно без

звезд копошиться хоть сотню лет.

Поскольку жизнь -- лишь вбирает свет.

Но Ваше сердце, точнее -- взор

(как тонкие пальцы -- предмет, узор)

рождает чувства, и форму им

светом оно придает своим.

(размыто)

И в этой бутылке у Ваших стоп,

свидетельстве скромном, что я утоп,

как астронавт посреди планет,

Вы сыщете то, чего больше нет.

Вас в горлышке встретит, должно быть, грусть.

До марки добравшись -- и наизусть

запомнив -- придете в себя вполне.

И встреча со мною Вас ждет на дне!

Мадам! Чтоб рассеять случайный сплин,

Bottoms up!
– - как сказал бы Флинн.

Тем паче, что мир, как в "Пиратах", здесь

в зеленом стекле отразился весь.

(размыто)

Так вспоминайте ж меня, мадам,

при виде волн, стремящихся к Вам,

при виде стремящихся к Вам валов

в беге строк, в гуденьи слов...

Море, мадам, это чья-то речь...

Я слух и желудок не смог сберечь:

я нахлебался и речью полн...

(размыто)

Меня вспоминайте при виде волн!

(размыто)

...что парная рифма нам даст, то ей

мы возвращаем под видом дней.

Как, скажем, данные дни в снегу...

Лишь смерть оставляет, мадам, в долгу.

(размыто)

Что говорит с печалью в лице

кошке, усевшейся на крыльце,

снегирь, не спуская с последней глаз?

"Я думал, ты не придешь. Alas!"

ноябрь 1964, Норенская

* Датировано 1965 в SP.
– - С. В.

1 Развлечение для Мэри (англ.) (прим. в СИБ)

2 КОМ -- Компания объединённая Маркони (прим. автора). (прим. в СИБ)

– ----------------

Услышу и отзовусь

Сбились со счета дни, и Борей покидает озимь,

ночью при свете свечи пересчитывает стропила.

Будто ты вымолвила негромко: осень,

осень со всех сторон меня обступила.

Затихает, и вновь туч на звезды охота

вспыхивает, и дрожит в замешательстве легком стреха.

С уст твоих слетают времена года,

жизнь мою превращая, как леса и овраги, в эхо.

Это твое, тихий дождь, шум, подхваченный чащей,

так что сердце в груди шумит, как ивовый веник.

Но безучастней, чем ты, в тысячу раз безучастней,

молча глядит на меня (в стороне) можжевельник.

Темным лицом вперед (но как бы взапуски с тучей)

чем-то близким воде ботфортами в ямах брызжу,

благословляя родства с природой единственный случай,

будто за тысячу верст взор твой печальный вижу.

Разрывай мои сны, если хочешь. Безумствуй в яви.

Заливай до краев этот след мой в полях мышиных.

Как Сибелиус пой, умолкать, умолкать не вправе,

говори же со мной и гуди и свисти в вершинах.

Через смерть и поля, через жизни, страданья, версты

улыбайся, шепчи, заливайся слезами -- сладость

дальней речи своей, как летучую мышь, как звезды,

кутай в тучах ночных, посылая мне боль и радость.

Дальше, дальше! где плоть уж не внемлет душе, где в уши

не вливается звук, а ныряет с душою вровень,

я услышу тебя и отвечу, быть может, глуше,

чем сейчас, но за все, в чем я не был и был виновен.

И за тенью моей он последует -- как? с любовью?

Нет! скорей повлечет его склонность воды к движенью.

Но вернется к тебе, как великий прибой к изголовью,

как вожатого Дант, уступая уничтоженью.

И охватит тебя тишиной и посмертной славой