— Каких северян? — поинтересовалась я.

— Я с ними тесно не общался, хотя они и сейчас порой гостят, хотя непонятно, что их связывает и что им надо. Могу только имена припомнить… Один — лорд Чарльз, смазливенький такой, русый, голубоглазый, дамы от него млели… Второй — лодр Бартехальд, этот чистый медведь: огромный, грузный и грубый… И еще леди с ними ездила молоденькая, вроде как Ивенснесса… дурные все же у северян имена!

Тираду о наших национальных именах я не слушала, тихо поражаясь всему происходящему. Я знала всех троих. Первого, Красавчика Чарли, знал, наверное, весь север. Воистину, самая скандальная личность наших краев: наши традиции были суровы к незаконнорожденным детям, но, как известно, раз есть правило, есть и исключения из него. Вот признанный красавец всего севера был тем самым исключением: бастард самого Саратского Вождя. Гнилой Барти тоже был небезызестной личностью. Он был знаменит как паршивая овца в своей семье, издревле славящейся благородными воинами и доблестными рыцарями. Из пяти братьев он единственный был озабочен порядком наследования и расчищая себе дорогу к отцовским денежкам многочисленными покушениями. В конце концов глава дома изгнал его из рода без гроша в кармане, и только один из братьев, добрая душа, рискнул приютить его, хотя кинжал в спину прилетал и ему. С третьей же особой я была знакома лично: Иви была одной из моих немногих подруг.

А еще я знала, что связывало этих троих: все они были связаны с родом Монруа. У моего отца не было родных братьев и сестер, зато были две кузины, с похожими именами Гертруда и Гризельда, но разные, как день и ночь. Старшая — Гертруда — яркая видная брюнетка, была замужем аж шесть раз и шесть же раз оставалась вдовой, исключительно богатой вдовой, при невыясненных обстоятельствах. Насколько я знаю, последний, седьмой, муж был еще жив, что само по себе чудо, ведь он то как раз и был тем сердобольным братом, пожалевшим Гнилого Барти. Его же двоюродной племянницей считалась Иви, хотя шептались, что та на диво похожа на леди Гертруду, а глаза у нее один в один как у лорда Бартехальда. А вот Гризельда, напротив, достигнув совершеннолетия, приняла решение отправиться в монастырь, хотя белокурая миниатюрная красавица с кротким нравом могла бы стать прекрасной женой и матерью. Поговаривали, что она бежала от настойчивых ухаживаний самого Саратского Вождя. Монахини не любили ее, злословили, и в конце концов составили послание Отче, в котором обвинили новую послушницу в ведьмовстве (не зря ж она в расцвете лет заперлась в святых стенах и неведомые грехи отмаливает?). Я много раз слышала историю, как Вождь примчался к костру, в последний момент выхватил Гризельду из огня и увез с собой. Больше ее никто не видел… а потом при дворе появился Красавчик Чарли, на диво похожий лицом на осужденную леди.

Мда, неблаговидная выходит картина. Масла в огонь подлил Азизам:

— Вы это о ком? Лорд Бартехальд… это ж глава посольства северян в Веридоре, он уж лет двадцать своим видом наш двор шокирует, также как и его дамы. Вся веридорская знать уж голову сломала, вычисляя, кто же из них его любовница: броская Гертруда или милашка Ивенснесса. Но на том, что обе спят с Красавчиком Чарли, сошлись единогласно…

— Завтрак! — оборвал изложение столичных сплетен Жак, и я вдруг поняла, что страшно хочу есть. И спать…

И тем не менее ворочалась я долго, пытаясь отделаться от чувства, что не только Зеленый Горб оплели липкой паутиной интриг, и во всей этой мерзости мы вс увязли по самые уши. Что, спрашивается, забыли мои недородственнички, "седьмая вода на киселе", как говорила Матушка, во владениях Его Светлости графа Ла Виконтесс Ле Грант дю Трюмон? Они вертелись в Веридоре, и мой род обвинили в том, что они желают смены власти, правда, по официальной версии во главе заговора стояла я. А что, если… додумать я не успела, все же уплывая в уютные объятия сна.

Проснулась я уже затемно (это ж надо было так выдохнуться за прошлую ночь и проспать весь день!) от того, что кто-то перешептывался в "прихожей" пещеры. Впрочем, почему кто-то? Голоса то я узнала сразу.

— Вот куда тебя демоны несут? — как-то устало вопрошал Франциск. — Пойми, этим ничего не исправить.

— Я просил Мрачного Бога благословить меня на месть, и он привел меня к моему врагу. Никто не смеет безнаказанно проливать кровь моих родных, их смерть будет отомщена.

— Не надо, — Франциск снова попытался остановить Азизама. — Послушай, не думаешь о себе, подумай о моей дочке. Она же зачахнет без тебя. Отступись, тебе не победить: там и Себастьян, и дядя.

— Ты думаешь, Гарет будет против меня?

— Я знаю, что он будет за Себастьяна. Знаешь, мне порой казалось, что это он, а не Франсуа — тайный сын Тринадцатого Принца Веридорского, так к нему привязан дядя. Мыслимое ли дело, в день той знаменитой, самой первой свадьбы проклятого брата, он сразу кинулся к Черному пруду и застал там нас троих, но не помог нам. И ладно мне, в конце концов ему всегда было проще вешать на меня все грехи и косяки детишек своей любимой Индии, но он не пришел на помощь даже Франсуа и просто смотрел, как его родного сына — другого слова и не подберу — насилуют, параллельно держа меня на рубеже жизни и смерти. Потом, правда, пытался мне рану зажать платьем невесты, и спрятал в это расщелине, но Франсуа!

— С тех пор он пропал, — понятливо покивал головой Азизам. — Ладно, буду иметь в виду, что от Бесноватого ничего хорошего ждать не приходится. Но другого пути у меня нет, Франциск. Так что если не вернусь до полуночи — уходите без меня. Все равно даже труп мой никогда не найдут…

— Да черт с тобой, хочешь сдохнуть — иди! — с досадой сплюнул Франциск. — Только вот, держи, пригодится.

— Что это?

— Это яд, который дядюшка дал Никалаэде, чтобы отравить тебя. Она так натурально сожалела, что не смогла сохранить нашего ребенка и самозабвенно рассказывала, что когда я, Франсуа, займу место графа Ла Виконтесс Ле Грант дю Трюмон, мы долго и счастливо жить поживать да добра наживать, как она и обещала Бастарду Тьмы. Тьфу! Дядя тоже хорош, такую подлянку проворонить, а еще демон! Но мне посчастливилось подслушать их разговор, так что все пока живы, а выманить такое пойло у Никалаэды с помощью гипноза василиска — невелика задача. Все же неосмотрительно она со своей сущностью рассталась, только способность переваривать любые яды оставила.

— А у тебя то гипноз откуда?

— Франсуа оказался слишком слаб, не мог выдержать давления древней силы, поэтому однажды ночью прокрался ко мне в покои и укусил… ну, или это он не специально, а в порыве страсти, — усмехнулся Франциск.

— И ты, добрый, дал мне эту отраву, чтобы облить дядюшку?

— Нет, Себастьяна. И еще… не смотри ему в глаза. Когда он надел кольцо главы рода, оно увеличило его резерв, и василиск, который до этого спал внутри него, пробудился и раз в год, во время линьки, пытается вырваться на свободу. Гарет выкачивает из Себастьяна резерв и так гасит боль, но так дальше продолжаться не может. Сила и так выпивает из него слишком много жизненных сил, еще чуть-чуть, и подавит совсем. Для вхождения в силу василиску нужна не просто смертельная опасность. Помочь змею вырваться может только яд, способный отравить даже василиска.