Закрываю глаза, чувствуя, как снова переношусь туда. Мой пульс зашкаливает, вены на руках вздулись, а взор затуманен воспоминаниями. Мне больно, хочется закричать вслух, но я готов переживать этот день еще и еще, как день сурка, лишь бы она простила мою ложь.

— Тот день запечатлен как один из худших в моей жизни. Полиция нашла полностью сгоревшую машину через два часа на одной из городских свалок. К счастью, Ванессы в ней не оказалось, что дало мне надежду, что моя девочка жива.

Я замолкаю и делаю небольшую паузу, чтобы перевести дыхание, потому что с каждым последующим словом становится все труднее. Смотрю на Кэтрин, она впилась в меня немигающим взглядом, явно понимая, к чему я веду. По ее щекам не переставая льются слезы, она даже не пытается их скрыть.

Господи, какая же она красивая и настоящая. Даже стоя здесь, в насквозь промокшем платье, с мокрыми волосами и размазанной косметикой, моя девочка выглядит в разы красивее холеной и искусственной внешности Марии. Я снова пытаюсь сделать шаг к ней, но Кэтрин отрицательно качает головой.

— Не подхожу, только не уходи. Ты нужна мне, детка. Ты моя панацея, — шепчу чуть слышно, и, развернувшись, бью кулаками стену. — Ванессу нашли неделю спустя у семьи наркоманов истощенную и обессиленную. Оказывается, Мария отдала ее парочке, и в знак благодарности купила им по дозе героина. Несси умерла вечером того же дня, как ее нашли. Мари умерла для меня вместе с дочкой. Но развод тянется до сих пор. Прости, что не сказал тебе раньше.

В глазах Кэтрин читается понимание и подобие прощения, я ожидаю того, что она хоть что–то скажет, подойдет ко мне… Но она замерла, стоит на месте и тихо плачет. Кэт вздрагивает всем телом и зажмуривается, когда какой–то мужчина подходит к ней сзади, и приобнимает одной рукой за талию.

— Господи, я чуть не помер со скуки, — противно пищит лощеный пижон. Волосы аккуратно зализаны на одну сторону, костюм от кутюр, а дорогим одеколоном разит за версту. Прямо идеальная пара для Марии. — Сладкая, и ты в это поверила?

— Кэтрин, кто это? — я кивком головы указываю на мужчину, который сейчас обнимает мою женщину. Но она крепко зажмурилась и дрожит в его руках.

— Ее жених, — снова этот противный голос. — Я был год в отьезде, но теперь вернулся, и мы, наконец, сыграем свадьбу, которую давно планировали. Правда, сладкая?

— Кэтрин, почему ты молчишь? — снова пытаюсь до нее достучаться, но она лишь наклоняет голову вниз, прижав обе руки к сердцу. Ей так же больно, как и мне. Я же вижу, что это неправда, почему она не опровергает его слова?

— И правда, сладкая, почему ты молчишь? Скажи ему, и пусть валит ко всем чертям. Или ты хочешь пригласить его к нам и отметить мое возвращение втроем?

— Нет! — вдруг вздрагивает Кэт, а единственное, чего хочется мне — это оторвать его руки за то, что трогает мою женщину. — Доминик, уходи. Я… я люблю… его. И выйду за него замуж. Он прав, с тобой я хотела просто развлечься, ничего более…

С каждым ее словом у меня все больше и больше появляется ощущение, что я лечу в бездну. Бесконечное падение в никуда, черная дыра, забытье. Грудь женщины сотрясают немые рыдания, а я парализован. Мне кажется, я даже забыл, как дышать.

— Кэтрин, скажи, что это неправда. Пожалуйста, скажи! — кричу я.

— Ник, будь счастлив. Ты этого заслуживаешь, — это были последние слова, которые она мне сказала, и дверь перед моим носом закрылась.

Глава 19

Кэтрин

— Наконец–то мы остались одни, — слышу ядовитый голос за спиной и мне хочется пронзительно закричать, чтобы из меня вылетела вся возможная боль. Чтобы всего этого не было. Но я понимаю, что это не поможет. Ничто в мире больше не в силах мне помочь, я обречена. Жестокая реальность обрушивается на меня, подобно снежной лавине, сошедшей с гор, и я поднимаю свой взгляд на мужчину, которого презираю каждой клеточкой своего тела. Как же, все–таки, жаль, что взглядом убивать нельзя. Больше всего на свете мне бы сейчас хотелось, чтобы Кристофер исчез с лица земли, а вместе с ним стерлись и мои воспоминания.

— Он ушел, мои поздравления. Ты разрушил мою жизнь в очередной раз, — как будто издалека, я слышу собственный голос. Он холодный, безжизненный, но прекрасно передает мои чувства в этот момент. Мне кажется, так же сильно, как я его когда–то любила, сейчас ненавижу. Прислоняюсь к стене и медленно оседаю на пол. Прижимаю колени к груди, и моя голова устало опускается на них. — А теперь и ты вали отсюда.

Не знаю, откуда у меня взялось мужество говорить с ним в таком тоне, может быть, мой инстинкт самосохранения просто напросто умер и теперь мне плевать на собственную жизнь. Все, что мог, он уже забрал, почему бы не отдать ему и мою смерть?