Я был обязан отомстить в память о ней.

Я задолжал ей покой.

Потому что я видел, как она умирала.

Я был свидетелем конца.

И он так и будет кричать в чистилище, пока я не совершу правосудие.

Отобрав жизни тех, кто забрал наши.

Все, чего я хотел — этого недостаточно, чтобы меня остановить.

— Килл.

Клео.

Ее звали Клео.

А мое имя Сара.

Клео.

Он убил ее.

Давление сжимало мою голову, когда я поверила в мою сфабрикованную в голове ложь, затуманившую мое сознание. Как у меня могли быть воспоминания, которые я не могла объяснить? Как я могла проживать прошлое, которое даже не может быть реальным?

Клео.

Не было никаких обнадеживающих звоночков внутри. Это не притягивало за нити прошлое, которое я считала правдой.

Я ушла в себя, не поднимала глаз, пока комната не опустела, как песок на раскрытой ладони (сквозь пальцы), оставив только Килла, Грассхоппера и меня.

— Я заберу ее. — Грассхоппер потянулся ко мне. Я не сопротивлялась, когда его руки приземлились на мои плечи, вытаскивая меня из сокрушительно нежной хватки Килла.

Все это было так чувственно, и грубость таинственно исчезла. Меня поглотила черная дыра, провалившаяся, словно кратер, который создал мое кошмарное землетрясение. Я полностью погрузилась в темноту амнезии.

Мне конец.

— Ты в порядке, приятель? — спросил Грассхоппер, когда Килл промолчал и замер. Он едва дышал, ботинки его приклеились к полу.

Ему потребовалась минута, чтобы ответить. Прочистив горло, Килл сказал:

— Буду в порядке, когда она исчезнет.

Я вздрогнула, желая рухнуть на пол и залечить свое кровоточащее сердце.

— Хорошо... я пойду тогда. Ты просто, эм-м-м, отдохни. Я вернусь быстро.

Грассхоппер направил меня к двери.

Вернется без меня. Их жизни продолжатся без меня.

Я не оборачивалась.

Я не могла обернуться.

Дверь за нами закрылась, и я сгорбилась, схватившись за живот. Боль глубоко внутри поглотила меня.

— Так будет лучше, — прошептал Грассхоппер. — Увидишь. Так будет лучше для всех.

У меня не было ответа. Я вообще сомневалась, что снова заговорю. К чему беспокойство, если от этого только беды?

Мы продолжали идти.

Мимо первого журнала Килла и его фотографии.

Мимо следующего, с которого смотрел частично бизнесмен, частично — господин байкеров.

С каждым шагом я оставляла кусочек себя, оставляя за собой след их хлебных крошек, чтобы никто не искал потерянную внутри меня девушку. Я бы ушла. И никогда не возвращалась. Мой единственный шанс был упущен — жизнь, в которую я верила, была ложью.

Я себе больше не доверяла. Я не доверяла мозгу, который был так непреклонен, подпитывая такими реалистичными явлениями — окрашивая мой здравый смысл до тех пор, пока я не узнала, что, должно быть, чокнутая.

По крайней мере, мое воображение преуспело. Оно было единственным местом, куда я могла бы сбежать, когда моего будущего рабства будет слишком.

— Подождите, — раздался голос Килла.

Грассхоппер остановился, сжав мой локоть сильнее, чтобы остановить и меня.

Я не оборачивалась, но моя спина напряглась, когда Килл направился к нам.

— Что-то забыл? — спросил Грассхоппер.

Я прислушалась к ответу Килла, даже сейчас желая, чтобы он, наконец, осознал свою ошибку.

— Я заберу ее.

Что?

Господи, нет. Пожалуйста. Я не могу позволить ему забрать меня и передать кому-то другому. Это было бы воплощением бессердечности. Он и так воткнул кинжал в мое сердце, ему не нужно продолжать прокручивать его.

Грассхоппер позволил мне отойти в сторону, когда подошел Килл.

— Ты уверен? Я имею в виду...

— Я уверен, мне необходимо своими глазами убедиться, что она исчезнет.

Все мои нервные окончания ожили в тот момент, когда его пальцы обхватили мое запястье.

Грассхоппер обиделся.

— Ты не доверишь мне сделать это?

Килл прорычал:

— Да. Я доверяю тебе. Но это необходимо мне. Мне необходимо знать,что я никогда не буду страдать снова.

Страдать?

Какой бессердечной сукой он меня выставил. Я хотела вылечить его истерзанное тело, а не сделать ему хуже. Я предложила ему свою любовь, доброту и дружбу — чем, по его мнению, хотела причинить ему боль?