— Кооль, — сказал Карл, выпятив подбородок.

— Что? — спросил Искин, пошевелившись.

— Я — кооль мира! — повторил Карл.

— Король? Да, Карл, ты король. Похож.

Плюмель рассмеялся. Из незаметных дырочек в каменном колпаке посыпалась серая, искристая пыль, и Карл, будто дождю, подставил ей ладони.

— Детки. Мои детки.

— Да-да, — сказал Искин.

От слабости его замутило, он закрыл глаза, а когда на какой-то звук с трудом снова разлепил веки, то Карла в боксе уже не было.

Возможно, Искин галлюцинировал. В это было легче поверить, чем в то, что головной убор Плюмеля сыпал юнитами. Откуда взялся этот колпак? Что он вообще такое? Каменный или железный? Почему только Плюмель его носил? Или только Карл и мог с ним работать? Но тогда в словах Рамбаума не было лжи. Фабрика Кинбауэра в действительности являлась ширмой, скрывающей настоящего производителя юнитов.

И когда Карл погиб…

Искина снова швырнуло в прошлое. За несколько дней до взрыва Кинбауэр зашел к нему в бокс. Чистенький белый халат. Чемоданчик. Очки и аккуратная бородка. Карл маячил у него за спиной, не решаясь переступить порог. Без колпака. Но с пирожным в измазанных кремом пальцах. Перетянув жгутом руку Искину выше локтя, Кинбауэр повернул голову.

— Иди, Карл, ты свободен, — сказал он мягко. И пояснил: — Наш Карл что-то переживает за тебя, Людвиг.

— Почему? — спросил Искин.

Кинбауэр показал ему шприц с мутной белесой жидкостью в цилиндре.

— Экспериментальные юниты.

— В смысле?

— Универсальные.

— Полностью боден, — улыбнулся в проеме Карл.

— Он хочет сказать, что полностью свободен, — сказал Кинбауэр, промокая сгиб локтя подопытного смоченной в спирте ваткой.

— Я? — спросил Искин, наблюдая, как игла входит в вену.

— Скорее всего, он, — улыбнулся Кинбауэр, осторожно запуская коктейль в кровеносную систему. — Вы-то, Фодер, никак не можете быть свободны.

— А он может? — спросил, закрывая глаза, Искин.

— Ему сам Бог велел, — сказал Кинбауэр. — Мой милый Карл вряд ли вообще понимает, где находится. Хотя и знает свою работу крепко.

Он похлопал Искина по щеке, заставляя того очнуться.

— Вечером я к вам загляну, — он приподнял закрепленному на койке пациенту веко. — Людвиг, вы слышите? Вы скажете мне о своих ощущениях, и, возможно, мы вас осторожненько рентгенографируем. Очень, знаете ли, хочется посмотреть, что там у нас такого замечательного получилось.

Но вечером Кинбауэр не пришел — выехал к дочери, у которой поднялась температура. А на следующее утро Киле-фабрик, в сущности, перестала существовать.

Бум-м! И сирена. И крики.

Искин был в койке, а потом не в койке. Исчезли стягивающие ремни. Ноги сами повели его наружу.

Искин до сих пор не помнил, как сбежал. Какие-то слайды вспыхивали в памяти — огонь, кирпичи, разбросанные взрывом, охранники, бегущие от Искина в противоположную сторону и почему-то не замечающие его в упор, пиджак Карла на плечах, чужие, мешковатые брюки. Кажется, он просто прошел за ворота. Да, так и было. И пошел дальше. Но сам ли он это делал? Мальчиков спросить было нельзя. Искин еще не знал, что в нем последним подарком Карла оживает, растет, меняется необычная колония.

Недавно ей исполнилось шесть лет.

Стукнула дверь, обрывая воспоминания. Искин прищурился. Из глубины помещения дохнуло свежим воздухом.

— Ну, что, Людвиг, — подходя к столу, сказала Аннет-Лилиан, — мы с Дитрихом обо всем договорились.

Она с улыбкой сдернула со спинки стула кожаное пальто.

— Меня снова в багажник? — спросил Искин.

— В этом уже нет необходимости. Петер с Эриком вас проводят. Извините, добираться придется на своих двоих, лишнего транспорта у нас нет.

— Ничего, — сказал Искин, — меня трогательная забота хайматшутц нервирует больше, чем ее невнимание.

— Не дерзите.

Аннет-Лилиан пропустила к столу жующего яблоко блондина и, проведя ладонью по пыльному стеллажу, скатала в пальцах крохотный комок.

— Вы все равно для меня — грязь, — сказала она, выщелкнув комок в сторону пленника.

Странный был жест. Искин его не понял. Каблучки выстучали короткую дробь.

— Петер, — добавила Аннет-Лилиан, — мы ждем вас в «Вейзинге».

— Мы будем, — ответил охранник.

Едва женщина вышла, Эрик с размаху запустил огрызком яблока в стену, стараясь, чтобы тот пролетел рядом с головой Искина.

— Ну, что, дядя, пошли?

— Я готов, — сказал Искин.

— Значит, вставай.

В правой руке у блондина обнаружился «вальтер». Петер тем временем просыпал пепел от печатной ленты на пол, раздавил его носком ботинка, затем поднял пишущую машинку и поставил ее на одну из полок стеллажа, повыше.

— А зачем оружие? — спросил Искин, поднимаясь.