— Кем?

— Кинбауэром.

Рамбаум качнулся на стуле.

— То есть, программированием занимался он сам?

— Да, но Карл, который номер первый, всегда помогал ему. Я видел, как он вырезал перфокарты с командными кодами. Многие видели. У него был небольшой пресс-станок с трубками, которые пробивали картон в определенном порядке.

— И куда, извините, эти перфокарты шли? — с интересом спросил Рамбаум.

— В программатор, — сказал Искин.

— Вы его видели?

— Да, он был «рейнметалловский».

Рамбаум заулыбался, словно Искин сказал ему что-то приятное.

— Вы говорите про здоровый, сваренный из металла станок, стоявший в отдельном помещении на фабрике, Людвиг?

— Да.

— От него еще шла лента транспортера через весь цех?

— Да, насколько я знаю.

— Как я понимаю, — сказал Рамбаум, — именно в этом станке-программаторе изначально пустым юнитам, болванкам, задавались необходимые характеристики?

— Кинбауэр объяснял, что да.

— Угу.

Рамбаум поднялся и, положив шляпу на стул, словно боялся за свое место, отошел к лежащему железному шкафу.

Звук от ударившего в жестяной бок носка ботинка, вышел глухой. Рамбаум резко повернулся к Искину.

— Людвиг, а вы не задавались вопросом, каким, собственно, образом происходит программирование? Что там внутри? Это же не арифмометр. Не машина Бэббиджа. Не Versuchsmodell нашего дорогого Конрада Цузе.

— Я не видел внутренности станка, — сказал Искин. — Он был всегда закрыт, но сбоку имелась съемная панель на болтах.

— Вы же представляете размеры одного юнита?

— Да, Кинбауэр объяснял.

— До пяти микрометров, правильно? — спросил Рамбаум.

— Где-то так, — сказал Искин. — Чтобы не застревал в капиллярах. Зернышко почти не чувствуется пальцем.

— И вы не спрашивали себя, хотя бы однажды, какой должна быть технология, чтобы запрограммировать зернышко таких размеров? Зернышко, как минимум, должно было самостоятельно двигаться…

— Движение обеспечивал ток крови, — вставил Искин.

— О, да! — воскликнул Рамбаум. — А дальше? А ориентацию что обеспечивало? А прикрепление к стенкам сосудов и органов? А дальнейшее развитие, накопление энергии, размножение, формирование колонии? Вы верите, что станок замечательной «Rheinmetall», способной, несомненно, на многое, был вообще в состоянии программировать?

— Верю, — сказал Искин.

Рамбаум захохотал.

— Он дурит тебя, Дитрих, — сказала Аннет-Лилиан, звонко впечатав последний знак в лист бумаги. — Он определенно строит из себя дурачка.

— Почему? — спросил Искин.

— Потому что даже я понимаю, что это невозможно!

— Тогда, извините, если вы убеждены, что программатора не существовало, то что, по вашему мнению, я мог украсть?

— Разработку, Фодер, гениальную разработку, — сказала Аннет-Лилиан.

— Лилиан считает, — пояснил Рамбаум, — что Кинбауэр не мог около пяти лет просто так дурачить канцлера и всю нашу политическую верхушку. Что у него был программатор, но не тот многотонный кусок металла, гордо объявляющий о себе на фабрике, а гораздо более компактный прибор.

— Возможно, что его сделал не он сам, — добавила Аннет-Лилиан.

— А кто? — удивился Искин.

— Карл Плюмель, ваш номер первый. То есть, Кинбауэра номер первый.

— Вы же сами обозвали его идиотом.

— Дебилом, — поправил Рамбаум, вышагивая между пленником и столом. — Он был дебил.

— В одной области — дебил, в другой области — гений, — сказала Аннет-Лилиан. — Я знала математика, который с легкостью вычислял логарифмы, но не мог сообразить, сколько ему заплатить за проезд в Берлинском штроссбанвагене.

— Значит, Карл что-то сделал? — уточнил Искин.

— Или он, или Кинбауэр.

— А я эту разработку украл?

— Да, — кивнула Аннет-Лилиан. — Именно так. И мы ее найдем, Фодер. Уж в этом не сомневайтесь. Вы же обитаете сейчас на Гроэке-штросс, двадцать семь? Общежитие для таких же, как и вы, беженцев?

Искин похолодел. Стеф! Стеф же будет там, в его комнате! И если кто-то из хайматшутц… Если к нему явятся… Неясное ощущение, которое он уловил, выходя из такси на Литмар, наконец оформилось. Что он тогда подумал, мельком, уголком сознания, глядя на затылок обидевшейся девчонки?

Что они могут больше не увидеться.

Искин с трудом сглотнул.

— Там ничего нет, — сказал он. — Я не стал бы…

Аннет-Лилиан улыбнулась.

— Но проверить-то надо?

— Оставьте, Лилиан, — поморщился Рамбаум. — Мы-то с вами, надеюсь, оба понимаем, что какой бы ни был изобретен прибор, ничего изменить в гоп-компании, построенной Кинбауэром, он не смог бы по определению.

— А если это был гипнотический аппарат?

Рамбаум завел глаза к фермам потолка, словно спрашивая терпения у невидимого Господа.