Он забыл такое учтивое обхождение. Варг почувствовал замешательство. Что он должен сказать в ответ?

— Меня называют Варгом... Вас кто-то прислал?

— Нет, я сама пришла.

Эту фразу он уже слышал несколько дней назад... Заметил, что она задумалась перед тем, как спросить:

— Но это же не настоящее ваше имя?

— Меня зовут Варг, — в его голосе прозвучал металл, и женщина опустила глаза. Как много любопытных!

— Прошу извинить мою дерзость, — ее голос ласкал слух. — Вы позволите вас осмотреть?

— Мне... мне положили какую-то мазь, — он не знал, что делать. Откинул одеяло, обнажая колено.

Кавада наклонилась, взяв свечку с сундука возле кровати, размотала повязку, ощупала сустав, не боясь выпачкать руки. Попыталась его согнуть, чем вызвала резкую боль.

— Так больно? А так?

Варгу любое движение причиняло боль.

— Кто вам это сделал?

— Что именно? Кто повредил колено, или кто положил мазь?

Он колебался, надо ли называть имя Эды.

— Кто вас обездвижил?

— Я, — раздался знакомый звонкий голос из двери.

Эда привела Двана. Медленно, отпечатывая каждый шаг, приблизилась к Каваде, и Варг сразу понял, что женщины знакомы... и что они не любят друг друга.

— Я его ранила, я его и вылечу, — спокойно, делая паузы между каждым словом, сказала воительница.

— Вы не врач... — Кавада подняла тонкие брови. Она была очень вежлива.

— Я умею лечить так же хорошо, как и убивать, — глаза девушки смотрели холодно, в голосе была угроза.

— Я подчиняюсь. Но если он не начнет ходить через два дня, мне придется вам помочь, госпожа... Через неделю армия выступает из города, — Кавада улыбнулась, опустила глаза и учтиво присела, кланяясь им обоим.

— Он начнет ходить через день, — процедила Эда сквозь зубы.

Армия выступает из города?! Женщины оказались лучше его информированными в происходящем. Кавада еще раз склонилась в поклоне, обращенном уже к наблюдавшему все это Двану, и вышла.

Эда фыркнула, как разъяренная кошка:

— К тебе никто не притрагивается, если не хочешь ковылять на одной, понял? — резко повернулась и вышла в окно, без поклона...

— Ох, какая ж она тигра лютая, — выдохнул Дван и весело посмотрел на друга. — Ну, вот уже и женщины из-за тебя дерутся!

— Ты о чем? — насупился его командир.

— Не строй из себя младенца. Две хорошенькие женщины едва не повыцарапывали друг другу глаза за право тебя касаться.

Варг уставился на него. Ему тоже бы так показалось, наверное, со стороны...

— Послушай, мы уже не за решеткой. Пора тебе возвращаться к жизни, — Дван хлопнул его по плечу и понизил голос: — Какая тебе больше нравится? Темненькая или светленькая?

Варг беспокойно заворочался. Рыжий детина мечтательно закрыл глаза и сказал шепотом:

— А я, ты знаешь, поимел бы обеих... Вначале по очереди, а потом вместе. Распалил их так, чтобы они меня хотели, аж волосы бы на себе рвали, и смотрел, как они испепеляют друг друга взглядами...

— Светленькую ты уже попробовал... поиметь, — Варг насмешливо улыбнулся. — Чудом жив остался. Хочешь еще раз рискнуть? 

Кавада прижалась лбом к холодной каменной стене. Ей казалось, что ее отхлестали по щекам. Ощущение чудовищной несправедливости не покидало ее уже несколько дней. И только что случившееся — это просто предел! Она не может больше терпеть такого неуважения к себе! Женщина почувствовала подступающие слезы и нервно оглянулась: куда она может спрятаться, чтобы ее никто не видел? Если Тарис ждет в спальне, она туда не пойдет. Не хочет, чтобы он видел ее слезы, ее слабость. Кто придумал гордость? Кто придумал этого внутреннего монстра, терзающего и день и ночь?

Кавада знала все дворцовые ходы и выходы лучше кого-либо. Прошла во внутренний дворик, где шумел фонтан. Вот и беседка, увитая плетистыми розами. Запах цветов почему-то еще больше терзал сердце. Разрыдалась... Наконец она могла плакать громко. Здесь можно было не бояться, что кто-то ее услышит или увидит.

Она не сдерживала всхлипываний. Как больно... Только-только показалось, что жизнь может улыбнуться ей, и снова все рухнуло — из-за этой тощей, наглой и грубой чужестранки. Кавада пошарила руками по платью: в карманах платка не оказалось... Как хорошо, что ее никто не видит!