А потом меня с необъяснимою страстию потянуло на хулиганство. Мне тогда было ещё тридцать восемь лет, и страшное, несмываемое клеймо сорокалетнего ещё не отягощало моей совести. Я всё ещё пребывал в среднем возрасте, а не в старом, а ростовский мединститут — это ведь такое романтическое место: вокруг роскошный парк, рядом величественная, совершенно неповторимая в масштабе всей России Театральная площадь и вид с высоты верхних этажей института — куда-то в неизведанную даль азиатских степей… И вот какой номер я откинул по случаю моей принадлежности к средневозрастной категории и романтичности моего места работы: привёл домой молодую студентку.

Цитировать Овидия по этому случаю — не решаюсь.

Понятное дело, что никакой порядочный и умный преподаватель никогда в жизни не будет крутить со своими студентками. Но я закрутил. Ей было двадцать лет, и звали её Ларисой. У неё незадолго до этого возникли большие нелады с латынью, угрожающие ей отчислением из мединститута. Родители обратились ко мне за помощью, платили мне большие деньги, но с некоторых пор стали передавать мне их НЕ из рук в руки, а поручать эту простенькую финансовую операцию своей дочери: мол, ты у нас уже взрослая, занимайся там, будь умницей и сама же и плати этому дяде. Лариса же, искренне желая освоить латынь, одновременно с этим столь же искренне любила деньги и сразу же смекнула, чем это пахнет. И предложила мне сделку.

Заметим: ОНА — МНЕ предложила, а не Я — ЕЙ.

Я, конечно, поразился до глубины души её моральным достоинствам и умственным способностям, но согласился с условиями и, добросовестно обучая девушку латыни, принимал от неё плату уже не в денежном выражении. А совсем в другом.

Это был как бы мой вызов Зинаиде: ты так, ну а я так!

Первая Зинина реакция была глубочайшим изумлением. Она не ожидала от меня такой прыти. До сих пор она думала, что я человек комнатный, кабинетный, оторванный от жизни и не подозревала во мне таких невероятных способностей — развращать юных студенток…

А потом она успокоилась. Моё пояснение насчёт того, кто кого больше развращает — я девушку или она меня, Зина восприняла с сочувствием и с юмором. Более того: её отношение ко мне после первого же знакомства с Ларисой переменилось до неузнаваемости. Именно с этого момента мы с Зиной стали не просто хорошими приятелями или добрыми соседями, а жили в одной квартире душа в душу, словно нежно любящие друг друга брат и сестра.

К ней по-прежнему дважды в неделю приезжал Лёня-банкир, а ко мне теперь трижды в неделю наведывалась моя Лариса.

Ларисочка курила и похабно смеялась. Зину и Лёню называла на ты и обращалась с ними так, словно бы они были её ровесниками. Банкиру это было явно приятно — он как бы чувствовал себя от этого моложе, а Зина прощала это панибратство с закрытыми глазами — только потому, что эта девчонка была моя подруга.

Такого у нас с Ларисой ещё никогда прежде не случалось: однажды она осталась у меня ночевать. Её наивные родители всегда строго следили за её нравственностью и не позволяли девочке не ночевать дома. Но на сей раз они были где-то в отъезде, и такая ночёвка стала возможна. И в это же самое время, согласно своему графику, остался на очередную ночёвку у моей соседки и её «жених» — Лёня-банкир.

Среди ночи я и Лариса проснулись от шума за стеною.

— Нет, это невозможно, — пробормотала Лариса. — В следующий раз, когда мои предки уедут, будем ночевать у меня. У меня квартира нормальная, без соседей… И вообще — очень большая…

— Непременно так и сделаем, — сказал я. — Будем кататься на велосипедах по всем вашим комнатам. А теперь спи и не обращай внимания на шумы.

— Но я не могу заснуть… Разве ж тут уснёшь?.. — сонным и одновременно ехидным голосом бухтела Лариса. — У них что там — выяснение отношений или это какие-то формы сексуального сотрудничества?

— Не знаю.

— Но как же, ведь это твои ближайшие соседи, и ты должен по малейшим звукам определять всё, что у них там происходит.

— Вот прицепилась! Говорю тебе: не знаю. Понятья не имею, что у них там такое происходит!

А я и в самом деле удивился и ничего не понимал: сын дома, а Зинаида расшумелась. Но внимательно прислушался и вдруг сообразил: эти звуки — отнюдь не эротического свойства.

А совсем другого.

Вскоре я и Лариса уже были в соседней комнате. Оказывается, Лёне-банкиру стало плохо с сердцем. Зина уверяла его, что нужно вызвать «скорую помощь», а тот утверждал, что не нужно, мол, такое и раньше с ним бывало, и каждый раз — проносило. С другой стороны: огласка — ну крайне нежелательна. Впереди выборы в какой-то там иностранный совет директоров, и, если в Америке станет известно, что один из претендентов не очень-то в форме, то возможны последствия…

И тогда моя Лариса как будущий врач героически бросилась мерить пульс и давление, делать уколы, а я и Зина героически бросились подносить какие-то таблетки и капли — всё необходимое предусмотрительный банкир на всякий случай хранил в Зининой комнате. И всё кончилось хорошо, и было ощущение какой-то большой и дружной семьи, в которой все — свои.