Александр хорошо понимал, что случилось с управляющим, и кто всему виной, кстати! И это, малака, он сам, а кто ещё-то?! Не случайно же всё это? Или случайно?! Да ну нахер! И зачем он придумал эту дебильную историю о том, что управдом рассказал ему о поджидающих бандитах? Зачем он её на Совете рассказал? А тогда это казалось так здорово, так весело и остроумно! Ой, мудила! По всей видимости, Орлан Кащею передал, и тот отомстил, собака! Ну, зачем, а? Ну, зачем он языком треплет всегда, когда не следует, а?

— Как зачем? Чтобы обезопасить себя от Кащея! — вдруг откуда-то из левого полушария воскликнул внутренний голос. Но спокойней не стало, и ощущение гадливости не исчезло. Мысли потекли дальше. — Да, это был неприятный человек, но ведь он… Человек же… Он рос, был маленьким, учился, думал, мечтал, любил и ненавидел… Управдом — он такой же, как и я, и тоже, наверное, неплохой дядька, просто говнистый… Ой, или о мёртвых же только хорошо говорят?

— Он меня сдал? Сдал. Рассказал, что я при деньгах? Рассказал. Если бы Кащей с бандой меня тогда поймали, то что бы они сделали? Тоже бы убили. Так что…

Поддаваясь на логичные уговоры внутреннего голоса, чувство вины вроде бы ушло, уступив место глухому стыду и заставив идти быстрее. Размышления крутились в голове, как шершни возле пчелиного улья.

— Я же мог простить? Мог ведь?! Но не простил и, получается, отомстил так, как этого человек не заслужил. И как теперь с такой мыслью жить? Ведь я мог просто проигнорировать обиду, но расквитался так, что разрушил и сгубил живую душу. Да ещё в таких муках, — Доктор представил страдания несчастного, и по лицу его пробежала такая волна отвращения к самому себе, что он даже поморщился.

А дальше как накатило — возник захлёбывающийся в крови, бьющийся в агонии Симон Вуйчик, падающий без головы Витя Комар, разлетающийся затылок бармена, взрывающуюся грудь Конти, бледное лицо с синим затылком лежащего в гробу Ваньки Котлина, которого Доктор успел посчитать своим другом. Месть, месть, месть… Вот они, подлинные лики мести, этой случайной попутчицы судьбы.

Простить — это быть выше. Не разрушать, а созидать! И как он этого не понимал раньше? Месть страшна, ибо она засасывает сначала по щиколотку, вроде несерьёзно, но постепенно топит в своей трясине человеческие души по самую макушку. Злость приводит к болезням, а гордыня затмевает глаза, так люди говорят. Зачем умножать страдания в этом мире, если можно их уменьшать? Ведь не так сложно было простить человека, а?

— Сложно, сложно! — парировал внутренний голос. — Он пользовался своим положением и портил всем жизнь! Слабый бы простил, а сильный — ответил так, как у нас поступают, — вспомнил он Ганзу, Аттала, Ильсида и свою нынешнюю жизнь. — Он был говнистый человек, нехороший! И получил своё!

— Так что теперь, убивать за это?! — взорвался Доктор и стал орать сам на себя про себя. — Я лично недавно говорил, при всей Ганзе, что месть — это удел слабаков, а не победителей. И что теперь получается? Что я вывернулся? Сам себя обманул?

Гадливое отношение к самому себе, несоразмерность деяния и воздаяния давила на мозг и поедала изнутри. Совесть мучилась до тех пор, пока не вспомнилась комната с яблонями и грушами за окном и назидательный голос Ильсида:

— Кащей тебе скидок не даст и житья тоже! Он злой и память у него хорошая — запомни это! Принимай меры и выводи из игры как можно скорей! Или ты его, или он тебя! — формировал Алекс свою память, домысливая в ней то, чего не было, и даже меняя местами причину и следствие, потому что Ильсид беседовал с ним не до, а после речи Алекса на Большом Совете. Да и управдом никакого отношения к Кащею не имел. Но это было уже неважно, ибо теперь воспоминание Александра изменилось, что и после продолжалось неоднократно.

— Даже Ильсид сказал, что нужно действовать. Просто управдом попал не в то время и не в то место. Он совершенно случайно вписался в неприятности, как говорит Бо.

Тут воспоминание о девушке придало ему энергии, Доктор прицокнул, словно очнулся, и заметил, что свернул с освещённой тропы в свой тёмный двор, тускло встречавший его одной лампой на пять подъездов.

«Экономика должна быть экономной», — повторил Алек слова управдома, дернул ручку двери в подъезд, перевёл взгляд на прибитую бумажку, на который было написано «Осторожно! Окрашено!», и только потом почувствовал липкое ощущение на руке. Словно пытаясь смахнуть слизняка, он протёр правой ладонью левую и понял, что испачкал в краске обе руки.

— Гамота тебя за ногу! — в очередной раз сматерился он, хотя раньше — никогда.

Пришлось ещё раз браться кончиками пальцев за ручку двери, открывать, проскальзывать внутрь, в тёмный подъезд, подходить к своей двери и материться ещё раз, ибо ключ находился в переднем кармане новых брюк. Достать его без риска запачкать ткань, было невозможно. Чертыхаясь, он всё же, как мог, осторожно залез в карман и вытащил ключи. Открыв дверь и включив локтем свет, он, наконец, смог рассмотреть, что с ним приключилось.