Я привык к запаху перегара и его раздражительному настроению, когда он мучается от похмелья. Красные воспаленные глаза с ненавистью смотрят на меня.

Становится ясно, что избежать очередной стычки с ним у меня не получится.

– Я задал тебе вопрос, – он с трудом держится на ногах, серая футболка вся в пятнах, и едва прикрывает внушительного вида живот. В длинной поседевшей бороде хлебные крошки, и когда отец говорит, слюна вылетает из его рта.

Я прикладываю все усилия, чтобы не показать своего отвращения и не вызвать в нем новую вспышку ярости.

– Пап, тебе стоит пойти домой, я сам закрою магазин, – спокойно отвечаю я.

– Ты всегда был лицемерным ублюдком, – его дрожащий палец на уровне моего лица, – Это у тебя от матери, – отец замолкает на секунду и невнятным голосом продолжает, – Это от нее у тебя эта гордость. Ты считаешь себя лучше меня, – он фыркает и вытирает мокрые губы ладонью, – Но это не так, совсем не так.

Я предпочитаю молчать, и не говорю ни слова.

Отец качает головой, и его сальные волосы неопрятными прядями падают ему на лоб.

– Мы одной с тобой породы, запомни это, – он показывает на шрам над губой, который оставил я, – Ты мой сын.

– Ага, – я едва сдерживаюсь, злость течет по венам, чтобы чем-то себя отвлечь, я начинаю вытирать столешницу. Мне омерзителен его внешний вид. Кем он стал.

Превратился в неопрятного старика, с почерневшими зубами и морщинистым лицом.

После заключения неудачной финансовой сделки отец прогорел. Нам пришлось переехать из столицы в провинциальный поселок, оборвав все связи с родственниками. На остатки средств, он открыл маленький магазин автозапчастей, и все чаще стал прикладываться к бутылке.

Мне было два, и я мало что помню.

Пока мама тоже не начала пить, она говорила мне, что отец устал и ему требуется время. Просила простить его за резкость. Мама обнимала меня, тогда она пахла выпечкой и миндальным кремом для рук.

Но шло время, и ничего не менялось. Становилось только хуже, все чаще в нашей квартире звучала ругань, родители дрались, и хватались за ножи. Мне запрещали выходить из комнаты, а если отец был в плохом настроении, то бил меня.

– Ты ничтожество! – любил он повторять, – Грязное ничтожество, – заносил кулак раз за разом, пока я не падал.

Но и тогда не останавливался. Я поджимал ноги к животу и прятал лицо. Когда отец так сильно избивал меня, мама не пускала меня в школу и говорила всем, что я болен, пока синяки не сходили. Но однажды я не выдержал и оставил на лице отца шрам.

– Ты слышишь? – спрашивает он меня, и, пошатываясь, направляется к подсобному помещению, служившим нам комнатой отдыха и кабинетом, – Опять эти гребаные мыши, ты не положил отравы, как я просил? – мутные глаза останавливаются на мне.

– Я поставил мышеловки, – ровно отвечаю я, – Иди и посмотри.

– Ну да, конечно, – корчит рожу отец, в уголке его рта пузырится слюна, – Ты же у нас врач, как твой мерзкий дедуля, – хихикает он, – Не так давно, я тебя с полицейского участка вытаскивал, забыл?

– Нет.

– Нет, – передразнивает он меня, – Слабак!

– Хоть что-то у тебя всегда хорошо получается, – не выдерживаю я.

– И что же? – его помутневший взгляд пытается сфокусироваться на мне.

– Дать мне понять, какое я на самом деле дерьмо, – отца раздражает тот факт, что я смог поступить на медицинский факультет, поэтому при каждом удобном случае издевается надо мной. Он надеялся, что меня отчислят на первом курсе, но когда этого не произошло, отец стал еще невыносимее.

– Вот только не надо делать из меня монстра – ворчит он, но потом машет рукой и направляется к входной двери, – Не забудь забрать деньги из кассы и принести мне все до копейки, – отец выходит на улицу.

Я вижу в окне, как его фигура скрывается за углом серого здания.

После ухода отца у меня остается чувство сожаления и вины. Я прохожусь по магазину, и расставляю по местам привезенный товар. Иногда я жалею, что не родился сиротой. В школе я всеми силами скрывал своих родителей. Но не мог спрятать одежды, что всегда была не по размеру. Изношенных ботинок.

В более старшем возрасте, я часто ввязывался в драки, когда кто-нибудь заикался о моей неблагополучной семье. Меня регулярно вызывали к директору, я до сих пор удивляюсь, как меня не отчислили из школы.

Если бы я не одумался, наверное, закончил бы, как отец…

Я ставлю на полку запчасти для двигателя и тянусь за следующей партией, когда меня отвлекает звонок мобильного телефона. Вынимаю старенький смартфон из кармана джинсов и бросаю взгляд на определитель номера.

Улыбнувшись, подношу трубку к уху.