– Считаем, – хмыкнула за ним Алимпия. Егор стоял позади неё, привалившись плечом к кирпичной кладке горна. Она чувствовала тепло, исходившее от его тела, и приятно поеживалась.

Повернувшись спиной к слушателям, Генрих дошел до конца наковальни. Чуть сгорбившись, постоял опечаленным странником, затем резко обернулся,

– И вот тогда… – выставив вперед указательный палец, он размашистым шагом пошел на Алимпию, – она решается на подлог! – палец повис в опасной близости от кончика девичьего носа.

– Эй, давай без театральщины! – сильным толчком в плечо Егор откинул психиатра обратно к наковальне. Не ожидавший подобного поворота, Генрих заметно приуныл. Вытащив из кармана носовой платок, высморкался.

– Да! Решается на подлог… – прогнусавил в сопливый лоскут, вытер покрасневший нос, расправил платок, внимательно осмотрев его с двух сторон, аккуратно сложил конвертиком, засунул обратно в карман.

– Слышь, оратор! – не выдержал Егор, – ты кота за яйки-то не тяни, – процедил сквозь зубы, – а то своих не досчитаешься!

Липа прыснула, а Генрих продолжил:

– Баронесса вступает в сговор со стряпчим, посулив тому приличное вознаграждение. Старик оглашает поддельное завещание в пользу баронессы. Все довольны, все потирают руки. Кроме опечаленного, но глуповатого господина М, принявшего удар судьбы, как должное. Здесь мы с ним и простимся, поскольку фигура эта второстепенная и не представляет никакого интереса.

Факт передачи гонорара подглядела некая Куница, которая, вскоре после процедуры, заявилась к старику с требованием доли. В неравной схватке Куница по неосторожности убивает стряпчего, забирает конверт с наличностью и, заметьте, подлинным завещанием. И тут, на ее беду, в поисках сортира по коридорам мечется юный баронет. Ошибается дверью и по чистой случайности становится невольным свидетелем разыгравшейся трагедии. Баронет в страхе рассказывает все матери. Та велит ему молчать, иначе в ходе расследования вскроется подлог. Молчать и ждать, когда Куница явиться ее шантажировать. Расчеты оказались верны. Куница, потрясая завещанием, требует платы за молчание. Баронет со всей дури бьет шантажиста по черепу. Кровавое месиво вперемешку с мозгами разлетается по комнате…

Алимпия тихонько ахнула.

– Ну, это уже лишнее… – пробасил Егор, положив теплую ладонь на ее плечо.

– Ночью они перетаскивают бездыханное тело Куницы в кузницу, то есть сюда, и заталкивают в … – тут Генрих с актерским изяществом выбросил вперед правую руку, – … топку для хранения древесного угля!

– Не может быть! – ахнула Алимпия, пытаясь встать с колоды, но тяжелая рука Егора мягко опустила ее на место.

– Это еще надо проверить, – возразил он.

– Проверим! Обязательно проверим! Для этого и собрались, – пробормотал психиатр, роясь в карманах пальто. – Я конфетой угощусь с вашего позволения? Курить бросил, надо чем-то привычку отбить, да и во рту чего-то погано-препогано…

– Погано вам, доктор, от собственной мелкой сущности! Хотелось славы и денег на скорую руку, а подсели на кокаин, да в долгах увязли. Задница ваша уже мало кого интересует – в тираж выходите… вона и клинику уже заложили… – Егор говорил тихо, но так проникновенно, что от его голоса у Алимпии мурашки побежали по всему телу. Она робко взглянула на психиатра.

Насмешливым взглядом Генрих пристально смотрел на парня. Он был спокоен, слишком спокоен. Достав из плаща круглую коробочку с монпансье, он швырнул ее в лицо Кравцову. Алимпия, ахнув, пригнулась.

– Это обычные леденцы! – произнес Генрих. Он широко улыбался, но в глазах плескался гнев. – Вы можете в этом убедиться сами, господин Егор Кравцов, сын вороватого каторжника…

– Вранье, – буркнул Егор, легко принимая в руку жестянку.

– Откуда вы узнали? – тихо спросила Алимпия.

– Потому, что я профессионал, а не убогий наркоман, и моя ориентация меня нисколько не тяготит, наоборот, я получаю от своей природы непревзойденное удовольствие! А вот то, что вы, господин Краниц, так радеете за мою задницу, выдает в вас латентного гомосексуалиста, представьте себе! И хотя вы этого еще не осознали, но вас уже тянет ко мне…

Куда отлетел великий психиатр после молниеносного удара в челюсть, Алимпия не увидела – только что был перед ней, и вот его уже нет…

– Чего это он хлипкий такой?! – удивлялся Егор, с интересом разглядывая свой кулачище. – Я ж хотел в полсилы, да и замахнуться-то, как следует, не успел…

– Боже, Егор! – воскликнула Алимпия, хватая лампу. – Надо осмотреть кузницу. Куда он мог упасть?

Но ответом ей был лишь довольный гогот Егора.

– Ты чего ржешь сивым мерином? Убил человека и радуешься?! – опустила на пол лампу, кинулась на Кравцова с кулаками.

– Ты глянь лучше туда! – кивнул на наковальню.

И впрямь! С одной стороны колоды торчал докторский ботинок, с другой – его взлохмаченный чуб.

– Генрих, вы в порядке? – Липа присела на корточки, заглянула под стальную махину. Встретившись с насмешливым взглядом психиатра, слегка надувшись, произнесла:

– И как это понимать?

– Спланированная провокация, – ответил за психиатра Егор, пожимая плечами. – Вы что-то там нашли, док?!

– Кажется, нашел! – Генрих легко поднялся на ноги, сжимая в руке тонкий металлический прут в форме буквы "Г". – Какой недальновидный убийца – даже не удосужился избавиться от орудия преступления.