Пригубив коньяк, Берта на цыпочках подошла к мальчику. Нагнувшись к детскому уху, нежно пропела:

– А для притворщиков я ничего повторять дважды не буду! И не проси!

– Ну, ба, – заныл Дроня, потирая ухо. – Чего разбудила-то?

– Если б спал – не пробудился бы, но у тебя предательски дрожали ресницы – ты подглядывал за мной.

– И чего?! – надулся мальчик, отодвигая тарелку с пирогом подальше от себя. – Скукотень начало слушать. Когда самый трэш-то начнется?!

Берта пьяно рассмеялась, доливая алкоголь в бокал. Выпила, пошатнулась, но вовремя ухватилась за спинку стула.

– Может, сядешь? – предложил Дроня, – глаза устали за тобой бегать.

– Пожалуй, присяду, – Берта с удовольствием плюхнулась на подставленный стул.

– Трэш! – торжественно объявила заплетающимся языком.

***

– Через некоторое время урочище вновь ожило. Обосновалась там семья из четырех человек: глава семейства – Андрей Мякиш, жена его беременная Агриппина, сынок шести лет – Андрошка-младший. В подмогу взяли кузнеца Курта да горничную Катерину, рыжую бестию.

– Постой, дядька Мякиш и есть предок нынешних нас?

– Он и есть, прости господи! – Берта быстро перекрестилась, чем очень удивила Дроню: она ведь никогда не отличалась особой набожностью, не посещала церковные службы, ни пекла куличи на Пасху, а, заметив издалека сестру Агату, почему-то резко замолкала и старалась по-тихому смыться, лишь бы монахиня ее не увидела. Хотя ничего удивительно тут нет. Агата говорила, что в Берте сидит черт и не пускает ее к Богу, но придёт время и она сама поймет, что есть добро, а что зло… может, уже пришло?

– На месте старого погоста, – вещала меж тем Берта, – построил Андрей дом. Красивый и добротный, с огромным подвалом на месте старой могилы, в которой клад был спрятан – сундук со слитками золотыми.

– Постой, ба. Значит, Агриппина – та тётка из часовни?

– Выходит, что да. А муж ее Андрей Мякиш – путник.

– Но разве можно на кладбище дом строить? Мертвяки не возбухнут?

Берта рассмеялась:

– Агрипка с ними договориться – раз плюнуть! Ей лишь бы живые в подвал не лазали. Потому что мать ее, то самое Облако, на всякого, кто на золотишко дочери покусится, насылала Черного морока.

– А мужик тот в арестантской робе, он тогда кто?

– Он и есть Черный морок, прислужник ее и хранитель клада.

– Угу! А черная собака на цепи?

– Какая собака?! Чего ты выдумываешь?!

Дроня тихонько захихикал, прикрыв рот ладошкой.

– Ротвейлер или мастифф… а из светящейся пасти слюна отравленная капает! – не удержался, захохотал в голос.

– Да ну тебя! – махнула рукой Берта, – лучше выпью… не цепляет меня что-то огненная вода.

– Ну, ба! – заныл опять внук, – жги дальше!

– Дальше… Агриппина строго-настрого запретила Андрею в подвал лазать, золото в руки брать. Но не послушался он. Хотел незаметно слиток один припрятать на черный день, да только в руки его взял, как появился Черный морок…

– С псиной…

– Хорошо, пусть будет с псиной, – согласилась Берта. – Повалил Андрея наземь, да в ухо дунул черным пеплом…

– А псина облизала ему лицо отравленной слюной! – веселился Дроня, дрыгая ногами под столом.

– Очень смешно, – кивнула Берта, допивая коньяк. Щеки раскраснелись, глаза заблестели еще ярче.

"Ага, не берет ее…" – подумал внук, но вслух спросил, – и что, помер дядька?

– Нет, не помер. Заболел сильно. Десять лет болезнь пожирала мозг его, разрастаясь гнилыми щупальцами. И однажды черепушка не выдержала – лопнула, из носа и ушей кровь хлынула, залила весь пол в доме, протекла в подвал…

– Ба! А не слишком ли много крови? – опять перебил Дроня.

– …и земля в подвале пропиталась этой кровью, затекла в сундук, омыла слитки…, – будто не услышав его, зловещим шепотом продолжала Берта, – пока сын не перетянул отцову шею пеньковым жгутом, что поддерживал его льняные портки. Но папенька к тому времени… – тут бабушка вдруг звонко цокнула языком и щелкнула пальцами, – был уже мёртвенький.

Безупречно причесанная голова Берты свесилась на грудь, глаза закрылись. Не то всхлип, не то храп вылетел из ее приоткрытого рта.

Прищурившись на "желтый камень", Дроня яснее ясного представил себе истекающего кровью седого деда, бьющегося в агонии о деревянные доски пола, и толстого пацана со спущенными штанами, затягивающего на его шее тонкий жгут.

"Ну, во-первых, кровь не может залить подвал – ее так много в человеке не бывает, а во-вторых, если перетянуть шею веревкой, должен вывалиться синий язык", – он видел это в ужастиках, которые они с Марком по-тихому скачивали из интернета.

– Ба, а язык вывалился? – громко спросил Дроня.