– Ты знаешь, что здесь под штукатуркой находится мозаика, на которой пионеры запускают воздушного змея? Какое там красивое голубое небо! Вася делал, когда в силе был. А эти ехидны все замазали, деточка. Но это я так, к слову.

– Здравствуйте, Валентина Сергеевна, – мнусь я.

Пара первоклашек, проходя мимо, поворачивают головы в нашу сторону и тоже рапортуют:

– Здравствуйте, Валентина Сергеевна.

Но по возрасту они не могут быть ее учениками – Красная Женщина несколько лет не работает в школе, а пенсионерствует с тихим худощавым мужем в однушке.

– Здравствуй, моя книжная копуша, – не теряя царственности, она на секунду прижимает меня к одной половине груди и тормошит за лопатки. Вслушиваясь в этот голос, я вслушиваюсь в свое детство.

– Помню, как захожу в книжный, а там кто-то маленький в большущей эскимосской шапке тихо копошится-копошится, перебирает книги одну за другой, никого не замечает. А это ты оказалась. И так раза три. А затем я выяснила, как зовут твоих родителей, и попросила Новацкого записать тебя ко мне в класс.

Я скольжу глазами по орнаменту на умопомрачительном платье. Целая панорама открывается между лацканами зимнего пальто: тигровые лилии, с которых райские птицы пытаются собрать неведомый нектар, запутываясь в тропических кущах.

– Дарья, – учительница принимает несколько деловой вид, – я иду ссориться с нехорошими людьми за хорошего человека. Не хотелось бы сегодня, но не мне выбирать. И нужны мои сапоги, белые такие.

– Что? – как китайский болванчик спрашиваю я, плохо расслышав.

Что за черт, ей нужны какие-то сапоги. Я еще понимаю, когда нужно сбегать за таблеткой в аптеку или отстоять очередь за хлебом. Но теперь Красной Женщине понадобились какие-то сапоги, и она является за этим ко мне в школу накануне праздничной программы, которую я написала так коряво, что с утра надеюсь только на обаяние Ксюши.

– Они лежат в моем кабинете, сейчас это кабинет английского. Это наш бывший класс, помнишь? Хорошие сапоги, дорогие, подарок моих Виктории и внучки Катерины. Я боюсь, чтобы сегодня эти ехидны их совсем не выкинули. У вас по школе после актированных дней генеральная уборка, будут вывозить на свалку весь кабинет. Ваш так называемый директор… не слушай меня детка, не слушай, просто помоги.

– Здравствуйте, Валентина Сергеевна, – сбоку проходят еще две головы, не доросшие до рукомойника в школьном туалете.

– Наташа привела тебя туда с тоненькими хвостиками и огромными бантами, такую задумчивую. Ты там все знаешь, там моя тумбочка. Даша, помоги мне, детка.

– Хвостики такими и остались, Валентина Сергеевна, – говорю я и отмечаю, что мне удалось разложить парфюмерный запах, витавший вокруг Красной Женщины, на три компонента: ее духи Magie Noir, корвалол и что-то алкогольное.

Отец бы сказал, что мол, те кто вам сообщил об этой уборке, пускай сами и лезут в чужой кабинет, пора заканчивать с этим барством. А мама бы сказала, что не нужно волноваться, и она, мама, сейчас обязательно все сделает и уладит, не чужие люди.

– Я подожду тебя здесь, посижу на стуле сторожа. Дай мне руку. – Красная Женщина опирается на мое плечо и с трудом опускается на стул, – Ух.

Перемены положений даются примадонне непросто, будто что-то сдавливает ее монументальную грудь.

Я не представляю, который час и не знаю, сколько времени прошло тут у гардеробной.

– Даша, из моего захвати, что увидишь… – слова тонут в звонке, и уже непонятно, на перемену он зовет или на урок.

Я не уверена, что кабинет английского без всяких девизов, прохладный, пустоватый, где проходят занятия у старших классов, это и есть тот самый кабинет. Столько ремонтов прошло с тех пор, столько переселений. Подсобный рабочий вывалил на окно техническую вату для окон, подпер дверь кабинета стамеской и ушел за помощниками. На этаже пустынно, школьный народ в актовом зале, и я заглядываю в соседние кабинеты, проверяю ручки дверей, прислушиваюсь к туалетам, чтобы вернуться и начать обыскивать класс. Вроде бы никого.

Красная Женщина права, в кабинетах затевается уборка и еще одно утепление окон сразу же после чаепитий, так как морозы выдались особенно кусачими.Впередиеще три месяца зимы: февраль, март и апрель.

Пока я рассуждаю, из туалета в стоптанных безобразных кроссовках выходит Щихута. Серые вороватые глаза, заросшие бровями, большой рот, уравновешиваемый широкими квадратными щеками, немного подвисающими, уши с крупными мочками и то ли неровно выстриженная, то ли неровно отрастающая шевелюра – из какого гнезда он успел вылупиться, созреть и начать меня третировать, почему он отделился от стаи себе подобных и придумал такое развлечение? Впрочем, придумал это громко сказано…Такие, наверное, и руки не моют после всех дел в туалете. Я не могу скрыть брезгливости, хоть и знаю, что придется расплачиваться.