– Значит, ты меня не любишь? – Пронзительно завизжала Лола.

– Я не говорил, что не люблю, просто мы знакомы всего два месяца...

– Дольше! Десять недель как минимум!

– Хорошо, десять недель, – уступил Филипп. – Какая разница?

– А ее ты любил? – не отставала Лола.

– Хватит, котенок, не глупи, – сказал он, подошел к Лоле, которая попыталась – не очень решительно – его отпихнуть. – Слушай, я к тебе очень привязан, но о любви говорить еще рано.

Лола сложила руки на груди и заявила с упрямым видом:

– Тогда я ухожу.

– Лола, – взмолился Филипп, – чего ты от меня хочешь?

– Хочу, чтобы ты меня любил. И еще хочу пойти на ту вечеринку.

Филипп с облегчением вздохнул:

– Ладно, хочешь – значит, сходим.

Это вроде бы смягчило Лолу. Она потянулась к ремню его джинсов, затем ловко расстегнула молнию. Не в силах протестовать, Филипп запустил пальцы в густые волосы девушки, которая опустилась перед ним на колени. Незадолго до кульминации Лола на секунду вынула его член изо рта и, подняв глаза, спросила:

– Ты наденешь костюм?

– А? – очнулся Филипп от сладких грез.

– На Хэллоуин?

Филипп прикрыл глаза.

– Ладно, – решился он, рассудив, что удовольствие стоит костюма.

За неделю до Хэллоуина резко похолодало. Температура упала до минус одного, заставив ньюйоркцев усомниться в реальности глобального потепления и повергнув в уныние Тайера Кора. У него не было пальто, а холодный воздух властно напомнил, что его ждет третья промозглая зима в Нью-Йорке. Тайлер давно возненавидел холод и бизнесменов в длинных кашемировых пальто, кашемировых же шарфах и утепленных ботинках на кожаной подошве. Он ненавидел нью-йоркскую зиму – мерзкую слякоть на улицах, отвратительные грязные лужи в метро и свой пуховик с акриловым утеплителем, который приходилось надевать при минус пяти. Единственной надежной защитой от холода была дурацкая лыжная куртка, подарок матери на день рождения в тот год, когда Тайер переехал в Нью-Йорк. Она была в восторге от своего подарка – в плоских карих глазах появился восторженный блеск, что случалось нечасто, и Тайер Кор ощутил боль, оттого что его мать выглядела жалкой, и раздражение, оттого что он ее сын. Мать любила Тайера беззаветно, совсем не зная его и не догадываясь, что он на самом деле думает. Ее уверенность в том, что сыну понравился практичный подарок, выводила Тайера из себя. Ему хотелось залить гнев спиртным и заглушить наркотиками, однако в отсутствие других вариантов он покорно надевал лыжную куртку.

В середине дня середины недели, когда, по его прикидкам, большинство населения Америки занималось скучной и неблагодарной работой в офисах, Тайер Кор вышел из метро на Пятьдесят пятой улице и пешком отправился в отель «Времена года», где намеревался поесть икры и выпить шампанского под предлогом подготовки статьи о том, как привилегированные бездельники заполняют свой многочасовой досуг.

Это был его третий визит на официальный ленч, который устраивали раз в неделю для рекламы фильма (независимого, нередко хорошего, но всегда скучного). Гостям полагалось обсуждать премьеру – как участницам книжного клуба, куда ходила мать Тайера, романы, – но вместо этого собравшиеся пели друг другу в уши, как прелестно каждый выглядит, что особенно возмущало Тайера. Он считал их старыми, испуганными и никчемными. Тем не менее Тайер регулярно получал приглашения, поскольку еще не писал об этих ленчах в Snarker. До бесконечности тянуть не получалось, но на данном этапе Тайера больше волновала возможность бесплатно и вкусно поесть.

Он всегда приезжал одним из первых, чтобы пройти незамеченным. Сняв куртку, он уже хотел отдать ее гардеробщику, когда сзади подошел Билли Личфилд. При виде Билли в Тайере вскипела желчь. Личфилд, по мнению Кора, мог служить наглядным примером того, что может произойти с человеком, попавшим в омут Нью-Йорка. Чем он живет? Нигде не работает, но не пропускает ни одной вечеринки. Его устраивает роль дополнения при богатых и привилегированных. Как ему не надоело? Тайер посещал светские тусовки всего два года и уже ощущал смертельную скуку. Если он не остановится, то со временем превратится во второго Билли Личфилда.

А теперь Билли еще и увидел его куртку.

– Здравствуйте, молодой человек, – галантно сказал Личфилд.

– Здрасьте, – пробормотал Тайер, злясь, что этот человек наверняка не помнит его имени. Он агрессивно ткнул Билли руку для приветствия, не оставив выбора. – Меня зовут Тайер Кор, я пишу для Snarker.

– Я отлично знаю, кто вы, – ответил Билли.

– Ну и хорошо, – отмахнулся Тайер. Украдкой осмотревшись, он резво взбежал по лестнице, чтобы Билли позавидовал юной прыти и энергии, и уселся, как обычно, возле бара, откуда мог все видеть и слышать, оставаясь незамеченным до самого начала ленча.

Билли отдал пальто гардеробщику, жалея, что не смог уклониться от обмена рукопожатиями с рыжим юнцом. «Каким ветром его сюда занесло?» – гадал Личфилд. Тайер Кор вел блог на одном из скандальных сайтов, расплодившихся в последние годы и исходящих беспрецедентной для цивилизованного Нью-Йорка ненавистью и язвительностью. То, что писали блоггеры, казалось Билли бессмыслицей, комментарии читателей – тоже. Не верилось, что и то и другое написано людьми. По крайней мере насколько Билли их знал. В этом недостаток Интернета: чем глубже узнаешь мир, тем неприятнее кажутся люди.

Это была одна из причин, по которой Билли начал принимать прозак.

– Это лекарство применяется уже четверть века. Его даже детям прописывают, – сказал психотерапевт. – У вас ангедония – равнодушие к радостям жизни, потеря чувства удовольствия.

– Дело не в равнодушии к удовольствиям, – возразил Билли. – Скорее, это ужас перед жизнью.

Офис психотерапевта находился в трехкомнатной квартире в таунхаусе на Одиннадцатой улице.

– Как же, помню, помню, – сказал доктор, едва Билли вошел.