Но Минди Гуч вызвать ревность не могла. У Лолы возникало одно желание – ткнуть ее вилкой.

– Мне нужно, чтобы мясо было хорошо прожарено, – втолковывала Минди официанту. – Гарнир – овощи, приготовленные на пару. Именно на пару! Если увижу масло, вам придется их унести.

– Конечно, мэм, – твердил официант.

«Если я превращусь в такую Минди Гуч, то наложу на себя руки», – решила Лола.

Минди, кажется, всегда была такой, недаром Филипп и Джеймс не обращали внимания на ее выпендреж, поглощенные своим высокоумным разговором.

– Каково предназначение художника в современном обществе? – спрашивал Джеймс. – Иногда я задаюсь вопросом, ко двору ли он теперь.

– «Он»? – вмешалась Минди. – Как насчет «нее»?

– Раньше он отражал человека, – продолжал Джеймс. – Художник подносил обществу зеркало. Он мог показать нам правду, мог вдохновить.

– Если художник отражает общество, значит, нам художники больше ни к чему, – возразил Филипп. – Для этого у нас есть реалити-шоу. У телевидения это лучше получается.

– Смотрел кто-нибудь «Мою сладенькую шестнадцатилетку»? – осведомилась Лола. – Очень даже ничего!

– Я смотрел, – поддержал ее Джеймс.

– А «Холмы»? – спросила Лола. – Как насчет «Холмов»?

– Что еще за «Холмы»? – проворчала Минди. Джеймс встретился взглядом с Лолой и улыбнулся.

После ужина, уже на улице, вышло так, что Джеймс остался с Лолой наедине: Минди задержалась в туалете, Филипп встретил знакомых. Лола застегивала пальто. Джеймс рассматривал улицу, стараясь на нее не таращиться.

– Замерзли, наверное? – выдавил он.

– Я не мерзну, – сообщила она.

– Правда? А моя жена все время мерзнет.

– Плохо! – отрезала Лола, ей совершенно не хотелось обсуждать Минди. – Когда выходит ваша книга?

– Ровно через шесть недель, – доложил Джеймс.

– Представляю ваше нетерпение! Я и то жду не дождусь, чтобы ее прочесть.

– Неужели? – искренне удивился Джеймс. Лола оказалась очень интересной, Минди ошибалась, называя ее потаскухой. – Я бы мог презентовать вам сигнальный экземпляр.

– Давайте! – обрадовалась Лола.

– Я принесу его вам домой завтра же. Вы будете дома?

– Заходите часиков в десять, – сказала Лола. – Филипп в это время занимается в спортклубе. Мне по утрам всегда ужасно скучно.

– Десять утра, – повторил Джеймс. – Заметано.

Она шагнула к нему, и Джеймс увидел, что она дрожит.

– Вам точно не холодно? – спросил он.

Она пожала плечами:

– Немного продрогла.

– Возьмите мой шарф. – Он размотал полосатый шерстяной шарф, купленный на уличном прилавке. Оглянувшись на ресторан и не увидев ни Минди, ни Филиппа, он ласково укутал шею Лолы шарфом. – Можете вернуть его завтра.

– А вдруг я его вообще не верну? – игриво спросила она, глядя на него в упор. – Не каждый день девушка берет шарф у своего любимого писателя!

– Вот вы где! – раздался голос Минди. За ней вышел Филипп.

– Кто-нибудь хочет еще выпить? – спросил Джеймс.

– Только не я, – сухо заметила Минди. – Сегодня вторник, впереди несколько загруженных дней.

– А что, было бы неплохо... – обратился Джеймс к Филиппу.

– Я тоже пас, – ответил Филипп, беря под руку Лолу. – Лучше как-нибудь в другой раз.

– Конечно, – пробормотал Джеймс. Он чувствовал себя раздавленным.

Лола и Филипп зашагали домой. От Джеймса с Минди их отделяли считанные футы. Лола двигалась с энергией, присущей юности, и тянула Филиппа за собой, то и дело заглядывая ему в лицо и смеясь. Джеймс дорого дал бы, чтобы узнать, что ее так развеселило. Ему тоже хотелось прогуливаться с девушкой и наслаждаться жизнью, но вместо девушки рядом с ним тащилась постылая Минди. Он знал, что ей холодно, она отвергала шляпу из-за того, что шляпа будто бы портила ей прическу. Минди брела молча, вобрав голову в плечи, со скрещенными на груди руками – так теплее. Достигнув дома номер один по Пятой авеню, Филипп и Лола без промедления вошли в лифт, пообещав в будущем снова устроить совместный ужин. Минди переоделась в спальне во фланелевую пижаму. У Джеймса не выходила из головы Лола, с которой его назавтра ждала новая встреча.

– Вот черт! – расстроилась Минди. – Я совсем забыла про Скиппи.

– Ничего, – сказал Джеймс, – я сам его выведу.

И он вышел с собакой в мощенный булыжником переулок Вашингтон-Мьюс рядом с домом. Пока Скиппи делал свое дело, Джеймс стоял, задрав голову, словно мог разглядеть Лолу на высоте в несколько сот футов. Но перед взором представал один внушительный, давящий серый фасад. Когда он вернулся в квартиру, Минди уже лежала в постели и читала The New Yorker. При его появлении она опустила журнал.

– Что это значит? – недовольно спросила она его.

– Ты о чем? – Он разулся, снял сноски.

– Об этой «Моей сладенькой шестнадцатилетке»! – Минди выключила свет. – Иногда я тебя не понимаю. Совершенно не понимаю.

Джеймс не чувствовал себя уставшим, поэтому отправился в кабинет, уселся босой за письменный стол и стал смотреть в окошко, выходившее во внутренний дворик. Сколько часов провел он за этим столом вот так, глядя в окно и вымучивая свою книгу! Чего ради? Целую жизнь, сплетенную из загубленных вот так секунд, гробить у компьютера в попытках заново создать жизнь, когда настоящая жизнь течет вокруг?