– Видно, катары неисправимые грешники, коль они отказываются от столь важного таинства, как причастие! – воскликнул легат.

– Мы не приемлем причастия в том виде, в каком оно происходит в вашей церкви, – сказал Мартин.

– Причастие – благодатное приобщение души к вечной жизни, – сказал Пьер де Кастельно.

– Да что с ними разговаривать, дорогой Пьер! Правильно сказано, что не мир, а меч нужен еретикам! – воскликнул Симон де Монфор.

– Отчего в ваших словах столько злобы, барон? Ведь мы, так же, как и вы, веруем в пришествие Великого Учителя и молимся об искуплении грехов, – сказал катар.

– Так ведь вы молитесь в сараях, в полях и рощах, и даже на скотных дворах, но не в храмах, – сурово сдвинув брови, молвил папский легат.

– Как вам только не противно! – поморщился Симон де Монфор.

– Возмутительно! Как же катары могут обходить стороной церкви? Как можно не зайти в храм и не поддержать материально посредников между Богом и людьми? – насмешливо спросил Персиваль.

– Издеваешься, философ? Да я вижу, что еретиков здесь собралось больше, чем я полагал вначале! – вскричал Пьер де Кастельно. – Персиваль, ты скоро договоришься до страшных вещей!

– Что может быть страшнее и печальнее потери церковью прихожан? Ведь это прекращение уплаты десятины прихожанами и потеря влияния церкви, а что может быть страшнее этого для вас, священников? – спросил Персиваль.

– Ты стал катаром, Персиваль! Какой ужас! – в ужасе проговорил легат.

– Это не так. Я не стал катаром. Просто я всё чаще задумываюсь над вещами, над которыми католическая церковь по вполне понятным причинам не советует размышлять.

– Так ты перестал вообще верить в Господа?! – вскричал легат.

– Я верю в Бога. А вот верите ли вы сами? – спросил Персиваль, глядя в глаза Пьеру де Кастельно.

– Да как ты можешь так говорить! – вскричал возмущённый легат.

– Может Персиваль всё-таки прав? – спросил Данье. – Иначе, отчего именно Окситания, став приютом для сотен тысяч катаров, сказочно богатеет, а искусства и науки здесь процветают, в отличие от алчущих её богатств северных областей Страны Франков и других государств Европы?

Симон де Монфор закричал:

– Такая благодатная земля, а досталась каким-то еретикам!

Тут барон покраснел, словно варёный рак.

Грегуар сначала решил, что он возмутился до такой степени, что побагровел, но оказалось, что де Монфор подавился рыбьей костью. Он выпучил глаза, захрипел и принялся хаотично размахивать руками. Потом он кашлянул и выплюнул на землю острую щучью кость. После этого он стал ровно дышать, и краска сошла с его лица.

– С вами всё в порядке, дорогой Симон? – участливо спросил легат Симона де Монфора.

– Слава Богу, всё обошлось, – проговорил барон. – Какие, однако, колючие кости у этой рыбы! Вот что значит – есть рыбу. Если бы мы сейчас ели мясо, этого бы не случилось. Рыбья кость исцарапала мне горло.

– Случается, люди умирают, когда им попадает не в то горло кусок мяса или, когда спьяну захлёбываются в тарелке с похлёбкой, – заметил Данье.

– Скорее выпейте кружку вина, барон! Вино успокоит боль в горле и царапины быстро заживут, – с этими словами возничий, до этого момента молча сидевший за столом, протянул кружку вина Симону де Монфору.

Перед тем, как подать барону вино, возничий украдкой всыпал в кружку щепоть жёлтого порошка. Лишь оруженосец заметил, что возничий ведёт себя странно – он на несколько мгновений отвернулся, держа в руках кружку, предназначенную для Симона де Монфора. Однако Венсан был пьян и тут же забыл о своих подозрениях.

– Что за глупость – не есть мясо, – проворчал недовольный барон. – Мы тоже соблюдаем посты, но чтобы никогда не есть мясо – это слишком! Да что с вами говорить, если вы, катары, даже отказываетесь от причастия и не ходите в церковь.

– Как можно не причащаться? – сердито сказал Пьер де Кастельно и, достав чётки, принялся их нервно перебирать. Спаситель говорил: «Ядущий мою плоть и пиющий мою кровь имеет жизнь вечную».

– Не забывайте, уважаемый Пьер, что в тексты евангелий вполне могли вкрасться неточности, – осторожно сказал Персиваль.

– Существуют всего четыре признанных церковью канонических евангелия. Каким же образом могут появиться неточности в этих текстах? – едва сдерживая себя от ярости, спросил налившийся кровью Пьер де Кастельно.

– Ошибки могли вкрасться не по злому умыслу, а в результате неверного перевода. Ведь эти тексты несколько раз не только переписывались, но и переводились с арамейского и греческого языка на латынь. А среди людей, разговаривающих и думающих на своих родных языках, появляются ещё большие отклонения от текстов. И в каждом языке есть моменты, способные в корне поменять смысл многих фраз. Видите ли, я изучал чужеземные языки, такие как греческий, болгарский и даже язык ильменских словенов. Так что могу привести примеры, – предложил Персиваль.